- 5 самых захватывающих азиатских антиутопий
- 5. Цвет в романе, зримость, живописность романа
- 30 книг-антиутопий о тотальном контроле над человечеством
- 1. «1984», Джордж Оруэлл
- 2. «451 градус по Фаренгейту», Рэй Брэдбери
- 3. «О дивный новый мир», Олдос Хаксли
- 4. «Скотный двор», Джордж Оруэлл
- 5. «Мы», Евгений Замятин
- 6. «Заводной апельсин», Энтони Бёрджесс
- 7. «Кысь», Татьяна Толстая
- 8. «Котлован», Андрей Платонов
- 9. «Не отпускай меня», Кадзуо Исигуро
- 10. «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей», Курт Воннегут
- 11. «Приглашение на казнь», Владимир Набоков
- 12. «Улитка на склоне», Аркадий и Борис Стругацкие
- 13. «Пляж», Алекс Гарленд
- 14. «Делириум», Лорен Оливер
- 15. «Бегущий человек», Стивен Кинг
5 самых захватывающих азиатских антиутопий
Антиутопии стали популярны в ХХ веке, и с тех пор читательский интерес к этому жанру не ослабевает. Кого-то привлекают сильные герои, захватывающие сюжеты и удивительные миры. Кто-то ищет в антиутопиях решение общественных проблем или возможность убежать от реальности. В нашей подборке азиатские писатели рассуждают о будущем, выражают свои опасения и задаются философскими вопросами — иногда пугающе и жестко, а иногда — тонко и очень смешно.
В романе Харуки Мураками мир фэнтези соединяется с миром киберпанка и антиутопии. В одном из этих миров, похожем на современную Японию, ученый-биолог проводит уникальные эксперименты: он читает память по черепам, извлекает из мира звуки и может их контролировать — например, отключить чей-то голос или шум воды. Чтобы защитить эти разработки от рук инфо-мафии, Система нанимает опытного нейроконвертора — человека, который занимается кодировкой или «стиркой» данных. У него есть ровно трое суток для того, чтобы погрузиться глубоко в подсознание и зашифровать доверенную ему информацию.
Другой мир представляет собой странный Город, окруженный Стеной. В нем живут люди и единороги, а всем прибывшим в Город отрезают тени. Оказавшийся здесь герой вместе с тенью лишается и памяти о прошлом. Он устраивается на работу в местную Библиотеку. Теперь его служебные обязанности заключаются в том, чтобы рассматривать старые сны, запечатанные в черепах единорогов…
«Королевская битва» — жесткий и кровавый роман о судьбах детей в безысходном мире военной диктатуры. Действие разворачивается в альтернативной Японии. В государстве под названием Народная Республика Дальневосточная Азия, возникшем после Второй мировой войны, Великий Диктатор и правительство контролируют все сферы жизни граждан. Под запретом оказалась даже рок-музыка, как способствующая упадническим настроениям.
Студенты третьего «Б» класса отправляются на учебную экскурсию, однако оказываются похищены и приходят в себя на необитаемом острове. Там им объявляют, что они будут участвовать в ежегодной боевой программе. Правила программы предельно просты: студенты должны убивать друг друга, а последний оставшийся в живых сможет отправиться домой — и даже получит в подарок карточку с автографом Диктатора.
Сатирический роман Лао Шэ — это размышление о китайском обществе 30-х годов ХХ века, времён гражданской войны. Несмотря на антиутопический мир , с бедностью, одурманенными жителями и злоупотреблением властью, Лао Шэ выражает надежду на то, что ущербный общественный строй способен к переменам.
Космический корабль, летевший на Марс, терпит крушение. Оставшийся в живых член экипажа попадает в плен к марсианам — людям с кошачьими мордами. Его поселили в доме самого Большого Скорпиона — важной персоны в Кошачьем государстве, политического деятеля, помещика и военного.
Наблюдая за жизнью на Марсе, главный герой узнает, что цивилизация людей-кошек насчитывает уже более двадцати тысяч лет, обладает богатой культурой и славится достижениями искусства. Обязательной пищей здесь считаются дурманные листья, которые делают людей ленивыми и агрессивными. Последние триста лет в государстве царит разбой, насилие и бесчинство, люди погрязли в праздности и отдалились друг от друга. Однако сильные мира сего продолжают выращивать дурманные деревья: ведь иначе они потеряют власть.
Фантастическую повесть Чжана Тяньи называют одной из первых антиутопий в китайской литературе. Увлекшись спиритизмом, главный герой, господин Хань, проводит эксперимент и отправляется в мир духов для того, чтобы убедиться, что чудеса существуют на самом деле. Он выясняет, что духи похожи на людей, только вот порядки у них какие-то странные: например, нос считается неприличным местом, и его нужно прятать ото всех — особенно от женщин.
Мир духов разделен на два яруса: верхний и нижний. Обитатели верхнего яруса воспитаны, образованы и богаты. На нижнем ярусе живут бедные и грубые духи, лишенные добродетелей. Эта идеология подкреплена псевдонаучными исследованиями, согласно которым мозг индивидуума из «низов» имеет на две клетки меньше, поэтому их удел — вечно оставаться внизу. Власть всячески поощряет конкуренцию «низов» и «верхов». Доходит до того, что обедневшие представители «верхов» выбирают покончить с собой, лишь бы не отправиться вниз.
«Город знакомых незнакомцев» — нетипичный роман в ряду значимых южнокорейских произведений. В литературе Южной Кореи жанр социальной фантастики все еще не пользуется большой популярностью, потому классическую антиутопию там найти почти невозможно. Однако узнаваемые ее элементы, в числе которых город, населенный людьми-клонами, и следящий за героем Большой Брат, мы встречаем в романе Чхве Инхо.
Субботним утром К. просыпается в своей постели от звона будильника. Так начинаются странности — ведь обычно его будильник отключен. Из привычного уклада выбиваются и другие мелочи — лосьон после бритья не той марки, отсутствие пижамы, пропажа телефона. Сначала К. не придает этому значения. Они хорошенько напились с другом накануне, и теперь К. не может вспомнить несколько часов из вчерашнего вечера. Но вскоре К. начинает замечать, что странности вокруг него носят более глобальный и необъяснимый характер. Его жена и дочь кажутся К. призраками, а не живыми людьми. Старые знакомые, которых он встречает, как будто вдруг стали чужими. Да и сам К. начинает ощущать себя так, словно живет не свою жизнь, а жизнь собственного двойника.
Источник
5. Цвет в романе, зримость, живописность романа
Живопись словом, цветопись играют в произведениях Е. Замятина очень важную роль: цвет участвует в создании характера, содержит эмоционально-концептуальную характеристику окружающего мира, с его помощью более зримым и наглядным предстает основной конфликт произведения.
Мы знаем, что мир утопии (и антиутопии) — это мир локальный, отделенный от остального и противопоставленный ему (в «Утопии» Т. Мора, «Городе Солнца» Т. Кампанеллы, «1984» Д. Оруэлла и др.). В романе Е. Замятина это отграничение мира антиутопического от природного выражается в том числе и с помощью цвета. Противостоящие миры имеют различную цветовую характеристику: в мире Единого Государства преобладает холодный голубовато-серый цвет, в противоположном мире — за Зеленой Стеной царит многообразие красок, пестрота, разноцветье. Цветовому (идеологическому, эмоциональному и т.д.) однообразию, регламентированности противостоит многоцветье и полнота жизни естественного мира. Ср.: «Застенный мир — там, внизу. Янтарное, зеленое, синее: осенний лес, луга, озеро. На краю синего блюдечка — какие-то желтые костяные развалины», «Вороные, рыжие, золотистые, караковые, чалые, белые люди» [в мире за Зеленой Стеной в отличие от как бы обесцвеченных жителей Единого Государства. — В. К.].
Это выражающееся в цвете противостояние многократно варьируется, подчеркивается на всем протяжении романа. Стеклянная Стена, отделяющая «идеальный» мир от неорганизованного, — зеленая, потому что за ней — природный, зеленый мир. Но для Д-503 зеленый мир — это цвет хаоса, зеленого пожара. Тем более, что в христианской традиции зеленый цвет — это цвет глаз дьявола, зеленого змия (как у Воланда и Маргариты, преображенной кремом Азазелло, в «Мастере и Маргарите» М. Булгакова). Зеленая Стена — это своеобразный соблазн, искушение, запретный плод.
У читателя вначале создается впечатление, что мир Единого Государства — это мир однообразный, безликий, лишенный эмоций, непраздничный, унылый, — серый. Но ведь в этом мире есть свои радости, праздники (исключительно Государственные), и они предполагают свое цветовое выражение и оформление, а серый цвет — безусловно негативный, неположительный. Мир Единого Государства — это мир унифицированный, но не серый, а серо-голубой, нередко — синий: “голубоватое солнце”; “серо-голубые юнифы”; “голубая игла аккумуляторной башни”; “неведомый аэро уносит меня в синюю высь моих любимых абстракций”; “Но зато небо! Синее, неиспорченное ни единым облаком”. Синий цвет вносит в мир духовность, философ скую глубину, в христианской традиции (см. древнерусские иконы, где синий цвет является одним из главных) синий цвет ассоциируется с божественной истиной, воспринимается как символ непостижимой тайны 1 .
Цветовое восприятие мира, в свою очередь, субъективно и зависит от эмоционально-психологического состояния главного героя романа Д-503, поскольку мы видим все события его глазами. Например, после встречи с I-330, когда герой переполнен счастьем встречи, он видит серо-стальной мир Единого Государства в буквальном смысле в розовом свете: «Домой я вернулся, когда солнце уже садилось. Вечерний розовый пепел — на стекле стен, на золоте шпица аккумуляторной башни, на голосах и улыбках встречных нумеров». Напомню, что незадолго до этого события все встречные нумера казались ему однообразными («круглые, гладкие шары голов»). «Улыбки встречных нумеров» — это, конечно, лишь отраженное счастливое состояние самого Д-503.
На господствующем серо-голубом фоне антиутопического мира особенно экспрессивен раздражающий желтый цвет, который появляется тогда, когда Д-503 выведен из состояния психологического безразличия. Желтый цвет — цвет «кричащий», цвет перемен, цвет воли, дикости, предельной остроты чувств. Желтый цвет — вариант золотого цвета, золотого запаса личности. Он присутствует в глазах I-330 («Не было розового талона, не было счета, не было Единого Государства, не было меня. Были только нежно-острые, стиснутые зубы, были широко распахнутые мне золотые глаза — и через них я медленно входил внутрь, все глубже»), в глазах зверя за Зеленой Стеной («Сквозь стекло на меня — туманно, тускло — тупая морда какого-то зверя, желтые глаза, упорно повторяющие одну и ту же непонятную мне мысль. Мы долго смотрели друг другу в глаза — в эти шахты из поверхностного мира в другой, заповерхностный. И во мне копошится: “А вдруг он, желтоглазый — в своей нелепой, грязной куче листьев, в своей невычисленной жизни — счастливее нас?”»).
Психологизм Замятина — это психологизм не рассказа о чувствах, а психологизм «показа» чувств, как бы опред-мечивания чувств, различных психологических состояний. И, например, свое психологическое состояние от встречи с I-330 — нумером противоположного пола — герой романа Д-503 зримо и выразительно передает следующим образом: «Я был сейчас такой мембраной. Вот теперь щелкнула кнопка у ворота — на груди — еще ниже. Мембрана вся еще дрожала. Молот бил там — внутри у меня — в накаленные докрасна прутья. Я отчетливо слышал каждый удар и и вдруг она это тоже слышит?»
Во время же предыдущей встречи — с О-90 (встречи по розовому талону) — Д-503 испытывает психологически безразличное состояние: «Шторы не были спущены. Мы решали задачи из старинного задачника: это очень успокаивает и очищает мысли».
Замятин — автор очень живописный, стремящийся к зримости, наглядности, и даже такое абстрактное понятие, как душа, которую с прискорбием, неожиданно обнаруживает у себя герой («это… очень опасно»), как бы материализуется, обретает «тело»: душа, объясняют в Медицинском Бюро больному душой Д-503, — это зеркальная холодная «плоскость», которая «стала объемом, телом, миром, и это внутри зеркала — внутри вас — солнце, и вихрь от винта аэро, и ваши дрожащие губы, и еще чьи-то. И понимаете: холодное зеркало отражает, отбрасывает; а это — впитывает, и от всего след — навеки. Однажды еле заметная морщинка у кого-то на лице — и она уже навсегда в вас…».
Повышенное внимание автора романа к живописной, выписанной зрелищной и яркой детали (вообще свойственное мужским нумерам) находит в романе и психологическое объяснение: мир в восприятии математика Д-503 — это мир ясный, логичный, расчерченный, упорядоченный. В нем нет места неточности, непоследовательности, неясности (кстати, самое частотное слово в его речи — «ясно»). И потому, как утверждает Д-503, он помнит те или иные яркие эпизоды «вырезанно», рельефно четко.
► Читайте также другие статьи по творчеству Е.И. Замятина и анализу романа «Мы»:
Источник
30 книг-антиутопий о тотальном контроле над человечеством
«Золотая книжечка… о новом острове Утопия» (или просто «Утопия»), написанная Томасом Мором в 1516 году, подарила литературе сразу два жанра: утопический и антиутопический. Утопия идеализирует, описывая то общество, которого не может существовать. Мир антиутопии, наоборот, отрицает идеалы и справедливость, а сама литература такого жанра порицает тоталитарное устройство общества.
Обычно в антиутопических романах показывается тревожная интеллигенция, озабоченная судьбами человечества, и власть имущие, жесткими способами удерживающие контроль и не гнушающиеся лжи. Вашему вниманию подборка лучших романов антиутопического жанра, способных изменить сознание.
1. «1984», Джордж Оруэлл
Роман, опубликованный в 1949 году, был запрещен в Союзе, а в странах соцлагеря подвергался жесткой критике и цензуре. Оруэлл в то время жил на отдаленном острове и, будучи тяжелобольным, печатал роман сам. И не напрасно – произведение вызвало восторг публики и хвалебную критику. Через 40 лет оно было экранизировано. Данное произведение великого писателя мы внесли в нашу подборку книг, раскрывающих борьбу человека с системой.
Читатель знакомится с государством Океания, в котором есть Министерство Правды (где работает главный герой, 39-летний англичанин) и Министерство Любви. Под этой страной автор подразумевает СССР, у которого постоянно меняются враги, и который пребывает в состоянии периодических войн. Впрочем, практически любое крупное государство подпадает под описание мира, выдуманного Оруэллом. На примере жизни главных героев Оруэлл раскрывает все «прелести» тоталитарного режима.
2. «451 градус по Фаренгейту», Рэй Брэдбери
Научная антиутопия, опубликованная в 1953 году, входит в число величайших книг о книгах. Мощный шедевр Рэя учит тому, как важно давать людям свободу выбора в литературе и какой опасной может быть чрезмерная цензура. Здесь показывается общество, которому запрещено мыслить критически, иметь свою точку зрения. Поэтому в государстве проводятся повсеместно обыски и уничтожается любая печатная литература. Бумага возгорается при 451 градусе по Фаренгейту — отсюда и название романа. Телевидение применяется как средство «массовой дезинформации» и промывки мозгов. Главный герой работает пожарным и сжигает запретные книги. Однако со временем его отношение к политики государства начинает меняться.
3. «О дивный новый мир», Олдос Хаксли
В этом дивном новом мире нет места никаким проблемам. Боли, грусти, печали здесь не существует. С рождения каждому внушается, что он самый лучший, и место для него в социуме лучшее, и все блага – только для него. Но если все-таки на душе заскребли кошки – не беда. Добро пожаловать в аптеку будущего! Проглотил дозу-другую сомы – и прекрасное настроение обеспечено. Хаксли продемонстрировал общество, где нет института семьи, а любовь порицается. Сами же жители мира на этапе зачатия модифицируются в бутылях таким образом, чтобы они вписывались в ту или иную сферу деятельности. Если вы смотрели одноименный американский сериал, то срочно прочтите книгу, ведь ее история совсем иная. Сценаристы, увы, позволили себе слишком много вольностей и отступлений.
4. «Скотный двор», Джордж Оруэлл
Здесь автор в аллегорической форме притчи поведает нам о российской революции 1917 года. Да и о любой другой революции, в любой стране, в любой отрезок времени. «Жители» скотного двора взбунтовались против мерзкого отношения людей. Они изгоняют людей и сами становятся хозяевами своего дома. Так возникает вольная республика во главе со свиньями. Однако, дорвавшись до власти, свиньи становятся ничем не лучше прежних хозяев. Это одна из тех книг, от которых хочется плакать.
5. «Мы», Евгений Замятин
Именно под впечатлением этой книги Джордж Оруэлл написал роман «1984». Он, кстати, и писал рецензию на роман «Мы», являющийся самой известной антиутопией всего литературного мира. В XXVI столетии жители Единого Государства, во главе которого стоит Благодетель, отличаются только по номерам. Полностью утратив индивидуальность, номерная толпа переизбирает своего Благодетеля каждый год. Естественно, единогласно. В основе Государства стоит главный принцип о несовместимости свободы и счастья.
6. «Заводной апельсин», Энтони Бёрджесс
Данный бестселлер Энтони стал самим воплощением боли автора. Книга родилась в результате пережитой трагедии, когда на Берджесса и его беременную на тот момент жену напала банда жестоких молодчиков. Не будем вдаваться в жуткие подробности, описывая все те кошмары, что выпали на долю писателя и его любимой. Нападение закончилось потерей ребенка, глубокой депрессией и смертью супруги Бёрджесса. Сам же он остался глубоко искалеченным. Так что история эта отчасти автобиографична, хотя самому себе Энтони уделил лишь небольшой фрагмент книги, упомянув нападение на безымянного писателя.
В центре сюжета показан молодой парень. Алекс — скорее антигерой, поскольку он сопротивляется тискам тоталитарной системы, преступая все моральные нормы. Общество пытается поставить молодежь «в стойло» и показать ей место. Но не тут то было! Кому ж хочется быть под прессингом? Вот и появляются на улицах истерзанные трупы, изнасилованные женщины, ограбленные и побитые старики. Это занятие – почти что религия банды, во главе с подростком, потерявшим человеческий облик. Алексу предстоит прожить жесткую трансформацию ради отказа от тяги к насилию. Но поможет ли она ему? Существует знаменитая одноименная экранизация книги. Опять же, слишком вольная и не отражающая всей философии произведения. Даже концовки разнятся.
7. «Кысь», Татьяна Толстая
Автор описывает постапокалипсическое будущее России после ядерного взрыва. Все мутировало: люди, животные, растения. Кысь – это некое чудовище, появляющееся в мыслях главного героя. Сам роман – сатира на советский социалистический строй с культом личности, верховенством спецслужб, отсутствием каких-либо человеческих прав.
8. «Котлован», Андрей Платонов
Повесть-притча, сатира на советский строй, написанная в 1930 году. В сатирическом смысле к повести, в качестве эпиграфа подошли бы слова Чебурашки: «Мы строили, строили, и наконец построили!» Общество в первую пятилетку своего существования планирует построить «общий дом». Однако на определенном этапе к строителям приходит понимание, что на старых обломках не построишь чего-то путного. Стройка так и заканчивается котлованом.
9. «Не отпускай меня», Кадзуо Исигуро
Роман 2006 года английского писателя находится в сотне лучших англоязычных произведений. В 2010 году был экранизирован. Роман написан от лица женщины, работавшей в специальном интернате, где детей «выращивали» путем клонирования в качестве живых доноров для пересадки органов. Она рассказывает о судьбе двух своих друзей и собственной судьбе, так как ее тоже «растили» для донорства….
10. «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей», Курт Воннегут
Во время войны автор пережил бомбардировку в Дрездене. Собственно об этом его автобиографическое произведение. Воннегут – один из 7 американских пленных, выживших после этой бомбежки. Днем их держали на скотобойне №5, а во время налетов – в подвалах, где хранились мясные туши. В романе добавлен фантастический элемент.
Главный герой – американский апатичный солдат, переживающий посттравматический шок после бомбежек. Он рассказывает, что его забирают на некую планету. Пришельцы научили видеть его в четырех измерениях. В результате, Билли засыпает пожилым овдовевшим человеком, а просыпается в свой свадебный день. Живя в 1955 году, он входит в дверь, а в 1941 – выходит из нее. Главное — правильно выбрать двери, чтобы не попасть на бойню №5.
11. «Приглашение на казнь», Владимир Набоков
Фантастические элементы не позволяют точно определить ни место, ни время действия событий. Главного героя заключают в крепость за то, что он «непонятен» обществу. Отец его тоже был таким. Судебный процесс над ним абсурден. Смертный приговор объявляется с фарсом: «С любезного разрешения публики…». Чтобы отрубить ему голову, на казнь героя ведут с издевательствами. В этих жутких иллюзиях настоящим человеком оказывается только он.
12. «Улитка на склоне», Аркадий и Борис Стругацкие
Авторы считали этот роман самым значительным произведением. Он имел сложную судьбу и долго печатался частями в журналах. Только через 22 года после первой публикации вышла полная его версия. Роман делится на две части, слабо связанные между собой. Читатель знакомится с двумя разными обществами. Эти два различных мира, существующих по своим законам, представляют двое ученых. Оба ищут истину, но каждый собственным путем.
13. «Пляж», Алекс Гарленд
Где-то на Таиландских островах затерялась частичка рая – Пляж. Люди, нашедшие его, не обнаруживают на Пляже хоть какого-то намека на цивилизацию. Люди очарованы дикой природой. Пляж назвали Эдемом. Вот только, как и в рай, попасть туда очень непросто. Но не спешите что есть мочи рваться в эти обетованные земли. Истинный облик побережья может жестоко разочаровать.
14. «Делириум», Лорен Оливер
Трилогия американской писательницы, вышедшая в 2011 году, сразу же стала бестселлером, и была переведена более чем на 20 языков. В романе описывается общество будущего. Оно лишь хотело мира на всей Земле. Оно отыскало первопричину всех своих несчастий. Ею оказалось Любовь — amor deliria (любовный бред). Для того, чтобы не заразиться этой болезнью, всем достигшим совершеннолетия введена обязательная процедура – стирание памяти прошлого. Ну а заболевшего ожидает печальная участь…
15. «Бегущий человек», Стивен Кинг
Кто не читал этот роман, тот помнит его великолепную экранизацию со Шварценеггером в главной роли. «Бегущий человек» — одна из самых страшных, жестоких и бесчеловечных игр, в которой вынуждены принимать участие американцы, чтобы заработать хоть какие-то средства к существованию. Выигравшему приз – жизнь. Однако никому еще не удавалось выиграть. Сможет ли это сделать главный герой?
Источник