Падение берлинской стены горбачев дата

Горбачев одобрил действия властей СССР при развале Берлинской стены

Москва. 5 ноября. INTERFAX.RU — Экс-президент СССР Михаил Горбачев считает, что руководство СССР 30 лет назад «правильно сделало, не применив силу при развале Берлинской стены».

Отвечая на вопрос «Интерфакса», он отметил, что «мы не только не пытались применить силу советских войск, расположенных в ГДР, но сделали все возможное, чтобы процесс развивался в мирном русле».

Отвечая на один из вопросов, он подчеркнул, что решения советского руководства «ни в коем случае не нарушили жизненные интересы нашей страны». «Как можно было удержать ГДР от объединения с ФРГ, если сам народ ГДР стремился к этому. Мы с пониманием отнеслись к их устремлениям. Два народа — немцы и русские — главные герои объединения», — сказал бывший президент СССР.

Горбачев выразил удовлетворение, что этот процесс завершился мирно.

Ранее во вторник стало известно, что президент ФРГ Франк-Вальтер Штайнмайер выразил искреннюю признательность Горбачеву за вклад в воссоединение Германии. Об этом говорилось в письме, отправленном Штайнмайером бывшему советскому лидеру.

«Мы не забыли и не забудем, что чудо мирного воссоединения моей страны и конец разделения Европы были бы невозможны без смелых и человечных решений, принятых тогда вами лично», — написал президент Германии. Он отметил, что Германия всегда будет признательна Горбачева за это.

Падение Берлинской стены

30-летие падения Берлинской стены отмечают в ФРГ на текущей неделе. Возведение стены началось по распоряжению властей ГДР в ночь на 13 августа 1961 года для предотвращения бегства граждан Восточной Германии на Запад. За 28 лет, два месяца и 27 дней существования стены из Восточной Германии в Западный Берлин бежали 5075 граждан ГДР, в том числе 574 военных. Еще 3221 человек был арестован при попытке побега.

Днем падения стены считается 9 ноября 1989 года. Тогда власти ГДР изменили правила въезда и выезда из страны под влиянием Перестройки в СССР и открытием Венгрией государственных границ, после чего существование Берлинской стены потеряло смысл. В течение последовавших нескольких месяцев большая часть укрепления была разбита. Из существовавших 155 километров Берлинской стены сегодня сохранилось около трех. Большая их часть используется для размещения творчества современных граффити-художников.

Источник

Михаил Горбачев: Я против любых стен

1989 год — год падения Берлинской стены. Но это падение произошло только в ноябре. Еще летом того же года на пресс-конференции после ваших переговоров в Бонне с канцлером Колем вас спросили: «А как со стеной?!», и вы ответили: «Ничего нет вечного под луной. [. ] Стена может исчезнуть, когда отпадут предпосылки, которые ее породили. Не вижу тут большой проблемы». Какое развитие событий вы тогда предполагали?

Михаил Горбачев: Ни я, ни Гельмут Коль летом 1989 года, конечно, не ожидали, что все произойдет так быстро, не ожидали падения стены в ноябре. И, кстати, оба это потом признали. Я не претендую на звание пророка.

В истории такое бывает: она ускоряет свой ход. Она наказывает тех, кто опаздывает. Но еще сильнее она наказывает тех, кто пытается встать у нее на пути. Было бы большой ошибкой держаться за «железный занавес». Поэтому с нашей стороны не было никакого давления на правительство ГДР.

Когда события стали развиваться с неожиданным для всех ускорением, советское руководство единодушно — это я хочу подчеркнуть — приняло решение о том, чтобы не вмешиваться во внутренние процессы, которые шли в ГДР, что наши войска ни в коем случае не выйдут из мест своей дислокации. Я и сегодня уверен, что это было правильное решение.

Что позволило в конце концов преодолеть раздел Германии, кто, по вашему мнению, сыграл решающую роль в деле ее мирного объединения?

Михаил Горбачев: Решающую роль в объединении Германии сыграли сами немцы. Я имею в виду не только их массовые выступления в поддержку единства, но и то, что за послевоенные десятилетия немцы и на востоке и на западе доказали, что они извлекли уроки из прошлого, что им можно доверять.

А в том, что объединение было мирным, что этот процесс не привел к опасному международному кризису, думаю, решающую роль сыграл Советский Союз. И мы в советском руководстве знали, что русские, все народы Советского Союза отнеслись с пониманием к стремлению немцев жить в едином, демократическом государстве.

Хочу отметить, что помимо СССР взвешенность и ответственность проявили и другие участники процесса окончательного урегулирования германского вопроса. Я имею в виду страны антигитлеровской коалиции — США, Великобританию, Францию. Теперь уже не секрет, что у Франсуа Миттерана и Маргарет Тэтчер были сильные сомнения насчет темпов объединения. Все-таки война оставила глубокий след. Но когда все аспекты этого процесса были урегулированы, они подписали документы, которые поставили окончательную точку в холодной войне.

Вам выпало решать судьбоносную проблему мирового развития. Международное урегулирование германского вопроса с участием великих держав и других государств явило собой пример высокой ответственности и высокого «качества» политиков того поколения. Вы продемонстрировали, что это возможно, если руководствоваться — как вы это определили — «новым мышлением». Насколько современные лидеры держав способны решать мирным путем современные проблемы и как изменились за 25 лет подходы к поиску ответов на геополитические вызовы?

Михаил Горбачев: Объединение Германии было не изолированным явлением, а частью процесса прекращения холодной войны. Путь для него открыла перестройка и демократизация в нашей стране. Без них Европа еще десятилетиями могла бы находиться в расколотом и «замороженном» состоянии. И выходить из такого состояния было бы, уверен, во много раз труднее.

Что такое новое мышление? Это признание того, что есть глобальные угрозы — а тогда это была прежде всего угроза ядерного конфликта, которую можно отвести только совместными усилиями. А значит, надо строить отношения по-новому, вести диалог, искать пути к прекращению гонки вооружений. Признать свободу выбора за всеми народами — и в то же время учитывать интересы друг друга, строить сотрудничество, налаживать связи, чтобы конфликты и войны в Европе стали невозможны.

Эти принципы легли в основу Парижской хартии (1990) для новой Европы, важнейшего политического документа, подписанного всеми странами Европы, США и Канадой. И впоследствии надо было развивать, конкретизировать его положения, создавать действующие структуры, превентивные механизмы, механизмы сотрудничества. Например, тогда предлагалось создание Совета безопасности для Европы. Я не хочу противопоставлять тогдашнее поколение лидеров и последующее. Но факт остается фактом: это сделано не было. И европейское развитие приобрело однобокий характер, чему, надо сказать, способствовало и ослабление России в 1990-е годы.

Сегодня приходится констатировать: налицо кризис европейской (и мировой) политики. Одна из его причин, хотя и не единственная — нежелание наших западных партнеров учитывать точку зрения России, законные интересы ее безопасности. На словах аплодировали России, особенно в ельцинские годы, а на деле не считались с ней. Я имею в виду прежде всего расширение НАТО, планы развертывания ПРО, действия Запада в важных для России регионах (Югославия, Ирак, Грузия, Украина). Буквально так говорили: это не ваше дело. В результате образовался нарыв, который прорвало.

Я бы советовал западным лидерам тщательно проанализировать все это, вместо того, чтобы во всем винить Россию. Вспомнить, какую Европу нам удалось создать в начале 90-х и во что, к сожалению, ее превратили за последние годы.

Один из главных вопросов, который стоит сейчас в связи с событиями на Украине — расширение НАТО на Восток. У вас нет ощущения, что западные партнеры обманули вас при разработке дальнейших планов в Восточной Европе? Почему вы не настояли на юридическом оформлении данных вам обещаний, в частности, обещания госсекретаря США Джеймса Бейкера относительно нерасширения НАТО на Восток? Я его цитирую: «Не произойдет распространения юрисдикции и военного присутствия НАТО ни на один дюйм в восточном направлении».

Михаил Горбачев: Вопрос о «расширении НАТО» в те годы вообще не обсуждался и не возникал. Говорю это со всей ответственностью. Ни одна восточноевропейская страна его не поднимала, в том числе и после прекращения существования Варшавского договора в 1991 году. Не поднимали его и западные руководители.

Обсуждался другой вопрос, который поставили мы: о том, чтобы после объединения Германии не произошло продвижения военных структур НАТО и развертывания дополнительных вооруженных сил альянса на территории тогдашней ГДР. В этом контексте было сделано заявление Бейкера, упомянутое в вашем вопросе. Об этом же говорили Коль, Геншер.

Все, что можно и необходимо было сделать для закрепления этого политического обязательства, было сделано. И выполнено. В договоре об окончательном урегулировании с Германией сказано, что в восточной части страны не будут создаваться новые военные структуры, развертываться дополнительные войска, не будет размещаться оружие массового уничтожения. Это соблюдается все эти годы. Так что не надо изображать Горбачева и тогдашнее советское руководство наивными людьми, которых обвели вокруг пальца. Если была наивность, то потом, когда этот вопрос возник, и Россия поначалу «не возражала».

Решение США и их союзников о расширении НАТО на восток окончательно сформировалось в 1993 году. Я с самого начала назвал это большой ошибкой. Безусловно, это было нарушением духа тех заявлений и заверений, которые нам давались в 1990 году. Что же касается Германии, они были закреплены юридически, и они соблюдаются.

Для каждого русского человека Украина и отношения с ней сегодня больная тема. Вот и вы, как человек на 50% русский и на 50% украинец, в послесловии к своей книге «После Кремля» говорите, что все происходящее сейчас в этой стране воспринимаете с огромной болью. Какие вы видите пути выхода из украинского кризиса и как в ближайшие годы будут развиваться в свете последних событий отношения России с Украиной, странами Европы, США?

Михаил Горбачев: На ближайший период все более или менее ясно: надо полностью выполнить все, что записано в минских договоренностях от 5 и 19 сентября. Пока реальная ситуация выглядит очень хрупкой. Прекращение огня постоянно нарушается. Но в последние дни создается впечатление, что «процесс пошел». Создается зона разъединения войск, отводятся тяжелые вооружения. Прибывают наблюдатели — от ОБСЕ, в том числе российские. Если удастся все это закрепить, то это будет огромное достижение — но только первый шаг.

Надо признать, что отношениям между Россией и Украиной нанесен огромный ущерб. Нельзя допустить, чтобы это превратилось во взаимное отчуждение наших народов. Здесь огромная ответственность ложится на лидеров — президентов Путина и Порошенко. Они должны показать пример. Надо снизить накал страстей. Кто прав, кто виноват — разберемся потом. Сейчас главное — наладить диалог по конкретным вопросам. Нормализовать жизнь в районах, пострадавших больше всего, оставив пока в стороне проблемы статуса и т.п. Здесь и Украина, и Россия, и Запад могли бы помочь — и по отдельности, и совместно.

Украинцам предстоит сделать очень много, чтобы в стране произошло примирение, чтобы каждый человек чувствовал себя гражданином, чьи права и интересы надежно гарантированы. Дело даже не столько в конституционных, правовых гарантиях, сколько в реальной повседневной жизни. Поэтому я рекомендовал бы помимо выборов как можно скорее начать работу «круглого стола», где были бы представлены все регионы, все слои населения. И где можно было бы поднимать и обсуждать любые вопросы.

Что касается отношений России со странами Западной Европы и США, то первый шаг — надо выходить из логики взаимных обвинений и санкций. По-моему, Россия такой шаг уже сделала, отказавшись от ответных мер после последнего раунда западных санкций. Слово за партнерами. Думаю, им надо прежде всего отказаться от так называемых персональных санкций. Как вести диалог, если вы «наказываете» людей, принимающих решения, влияющих на политику? Надо разговаривать друг с другом. Это аксиома, которую забыли совершенно напрасно.

Уверен, что как только диалог будет восстановлен, возникнут точки соприкосновения. Достаточно посмотреть вокруг — мир напряжен, общие вызовы, масса проблем, которые можно решить только совместными усилиями. Разобщенность между Россией и ЕС вредит всем, она ослабляет Европу в момент, когда глобальная конкуренция нарастает, когда другие «центры притяжения» мировой политики усиливаются.

Нельзя опускать руки. Нельзя втягиваться в новую холодную войну. Общие угрозы нашей безопасности не исчезли. В последнее время появились новые, крайне опасные экстремистские движения, в частности, так называемое «Исламское государство». Обостряются проблемы экологии, бедности, миграции, эпидемий. Перед лицом общих вызовов мы можем снова найти общий язык. Это будет нелегко, но другого пути нет.

Украина собирается строить стену на границе с Россией. Как вы считаете, почему так получилось, что наши всегда дружившие народы, бывшие частями одного и того же государства, вмиг рассорились и теперь могут быть разделены не только политической, но и материальной стеной?

Михаил Горбачев: На этот вопрос ответ очень простой: я против любых стен. Пусть те, кто планирует такое «строительство», одумаются. Наши народы все-таки, я думаю, не рассорятся. Мы слишком близки во всех отношениях. Непреодолимых проблем и различий между нами нет. Но многое будет зависеть от интеллигенции и СМИ. Если они будут работать на разобщение, затевать и усугублять свары и конфликты — быть беде. Примеры нам известны. И поэтому я призываю интеллигенцию вести себя ответственно.

Источник

Советский Союз и падение Берлинской стены

9 ноября 1989 года СССР превратился в стороннего наблюдателя. Советская сторона ожидала в самой крайнем случае организованного открытия границы между ГДР и ФРГ – но никак не падения стены.

Share this

Рассказ о 1989 годе в истории Восточной Европы, ГДР и Китая прост и ясен: в одном случае – мирная революция, положившая конец коммунистическому господству, в другом – зачатки освободительного движения, задавленные танками Народно-освободительной армии на площади Тяньаньмэнь. Эти события оказались судьбоносными для всего мира. Но какой же была реакция Москвы на эти драматические перипетии, в частности, на падение Берлинской стены 9 ноября? Ведь именно советское руководство, поставив у руля Михаила Горбачева в марте 1985 года, придало новую динамику застывшему ходу холодной войны.

С разрешения платформы «декодер – читая Европу» oDR публикует колонку немецкого историка и политолога Яна Клааса Беренса – часть большого досье о падении Берлинской стены, собранного «декодером» к тридцатилетнему юбилею событий 1989 года.

Советский 1989 год

Годы гласности и перестройки на короткое время сделали Советский Союз тем самым авангардом истории, которым он сам себя назначил в 1917 году. С растущей скоростью руководство страны во главе с Михаилом Горбачевым начало перестраивать политическую систему. Они ослабили тиски некогда всемогущей цензуры, выпустили политических узников, начали эксперименты с приватизацией экономики. Когда 26 марта 1989 прошли выборы Съезда народных депутатов, СССР все еще шел в авангарде реформ среди коммунистических диктатур Восточной Европы. Но в том же году первенство пришлось уступить. Усилия Горбачева «навязать цивилизацию сверху» пробудили в советском обществе новые силы, развитие которых все меньше подчинялось контролю. В частности, началась эрозия периферии советского государства: в 1989 году заметно ослабли власть партии и авторитет центра на пространстве от Балтийского моря до Кавказа.

Коммунистическое государство на немецкой земле символизировало советскую победу в 1945 году.

Сдвинулись все приоритеты советской политики. Если начиная с 1945 года в центре внимания постоянно находилась восточноевропейская империя – особенно в кризисные 1953, 1956, 1968 и 1980-81 годы – то теперь фокус внимания сместился. Михаил Горбачев и его соратники очень стремились к улучшению отношений с Западом. Соединенные Штаты и Федеративная Республика Германия вскоре вышли на первый план. «Братские страны» – ГДР, Чехословакия, Румыния и Болгария – раз за разом сталкивались с отказом в поддержке своих реформ и, наоборот, отдалялись. К тому же советское руководство отказалось от «доктрины Брежнева», согласно которой социалистические государства обладали только неполным суверенитетом и Советский Союз имел право в любой момент и, если необходимо, силой вмешиваться в их внутренние дела. Июньские выборы в Польше показали, что Москва действительно не собирается ни политическими, ни военными мерами влиять на ситуацию в своем ближнем зарубежье. Кремль смирился с поражением коммунистов. Открылось пространство возможностей, сравнимого с которым в Европе не было несколько десятилетий.

1989 год в ГДР

Десятки лет ГДР и СССР связывали «особые отношения». Коммунистическое государство на немецкой земле символизировало советскую победу в 1945 году. Пусть и не вся Германия, а только ее половина, но все же это была жемчужина в короне советской империи. Десятилетиями ни одно важное политическое решение в ГДР не могло быть принято без согласия СССР. Особенно если речь шла о власти – а тема границ в годы холодной войны, конечно же, была вопросом власти. Полмиллиона советских солдат на немецкой территории были еще одним важным фактором. И, конечно, советское посольство – а точнее, целый городок вдоль бульвара Унтер ден Линден – постоянно следило за всем происходящим в стране. Дополнительным игроком была обширная резидентура КГБ с центром в берлинском районе Карлсхорст.

Верхушка Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) понимала свою зависимость от Москвы. Если прочие коммунистические страны Восточной Европы располагали и собственными национальными институтами легитимации, то для Восточного Берлина «победа над фашизмом» и «дружба с Советским Союзом» были ключевой парадигмой государственной политики. «Социализм на немецкой земле» не мыслился без советского протектората. Однако с началом перестройки между ГДР и ее покровителем прошла опасная трещина. Горбачев и его соратники были убеждены в необходимости кардинальных реформ. Эрих Хонеккер и его товарищи в политбюро СЕПГ считали, что ГДР представляет собой образец социалистического государства. Главный идеолог из Восточного Берлина Курт Хагер уже в 1987 году, комментируя советский курс на реформы, задавал риторический вопрос: «И, к слову сказать, если ваш сосед затеял у себя ремонт – сочтете ли вы своим долгом поменять обои у себя в квартире?». Так разногласия стали достоянием общественности.

В начале судьбоносного 1989 года ГДР наряду с Румынией и Чехословакией были самыми непримиримыми врагами московских реформаторов. Хонеккер и руководство СЕПГ опасались, что Москва неминуемо предаст социализм. Восточный Берлин рассматривал себя как противоположность Москве, как якорь стабильности и оплот европейского порядка, сложившегося по результатам Ялтинского и Хельсинкского соглашений. Однако с весны 1989 три фактора начали подтачивать власть СЕПГ: протесты собственного населения, которые с момента фальсифицированных местных выборов в мае вышли на качественно новый уровень; ухудшающееся состояние здоровья генерального секретаря Эриха Хонеккера; наконец, нарастающее давление граждан ГДР, стремящихся выехать из страны и искавших малейшие возможности проскользнуть за проржавевший железный занавес. Венгрия, а также немецкие посольства в Праге и Варшаве начали предоставлять такие лазейки. Летом общественная жизнь ГДР, до того замороженная и замершая, постепенно ожила, началось кипение, брожение и движение. Цепляясь за власть, СЕПГ не могла рассчитывать на советскую помощь: Михаил Горбачев уже ранней осенью 1989 года принял решение, что советские войска, расквартированные в ГДР, останутся в казармах.

Путаница, СМИ, потеря управления: один осенний день 1989 года

Когда начались регулярные массовые демонстрации в Лейпциге и 17 октября Хонеккер был свергнут, то восточногерманская система расшаталась окончательно. В День Республики 7 октября 1989 – в сороковую годовщину основания ГДР – Михаил Горбачев увидел на улицах Берлина решительно настроенные толпы.Поддержка, оказанная им Хонеккеру, была очень сдержанной. Незадолго до этого, 5 октября, советник Горбачева по внешней политике Анатолий Черняев записал в своем дневнике: «Словом, идет тотальный демонтаж социализма как явления мирового развития… И, наверно, это неизбежно и хорошо. Ибо речь идет о единении человечества на основах здравого смысла. И процесс этот начал простой ставропольский парень», – пишет советский функционер, имея в виду корни своего шефа. Он уже тогда видел в Горбачеве фигуру всемирно-исторического значения. Популярность Горбачева, по крайней мере за рубежом, в 1989 году достигла невиданных высот. Все надежды разделенной Германии и европейского континента в целом сфокусировались на нем, в нем миллионы людей увидели своего спасителя.

В центре внимания – внутренние проблемы

Но Горбачев был все больше озабочен внутренней политикой. Осенью начался новый виток его борьбы с основным противником – Борисом Ельциным. Но и консервативное крыло политбюро, объединившееся вокруг Егора Лигачева, постепенно отказывалось от поддержки Горбачева. Как бы ни кипели страсти между Варшавой, Берлином, Прагой и Будапештом, советское руководство было прежде всего занято этим. В конце концов события внутри страны развивались с не меньшей скоростью, чем на внешнеполитической арене, а речь в этом случае шла о сохранении собственной власти. Именно это демонстрируют дневники Черняева – вероятно, наиболее ценный источник из самого центра принятия решений.

Москве ничего не оставалось, как согласиться с наступлением новой реальности.

С начала ноября ГДР стояла на пороге больших перемен. Стало очевидным, что сохранять статус-кво и оставаться страной с непроницаемыми границами, охраняемыми силой оружия, больше невозможно. И все же никто не мог предсказать то, что случилось вечером 9 ноября. Новое руководство СЕПГ во главе с Эгоном Кренцем по-прежнему стремилось к тому, чтобы согласовывать все свои действия с Кремлем. Но в первой половине ноября две проблемы наложились друг на друга: празднование годовщины Октябрьской революции (7-8 ноября) и неопытность нового руководства СЕПГ. Пока в Восточном Берлине работали над новым законом о свободе передвижения, московское руководство было занято своими торжествами и недоступно для связи. В первой половине дня 9 ноября советское политбюро заседало – звонки из-за границы не принимались. В результате Эгон Кренц не скоординировал свои действия с Москвой..

Похороненные под лавиной событий

Около 7 часов вечера 9 ноября член политбюро СЕПГ Гюнтер Шабовский выступил со скоропалительным заявлением о вступлении в силу нового закона о свободе передвижения: «Насколько мне известно, он вступает в силу немедленно. сейчас». Это привело к штурму Берлинской стены, причем ситуация усугубилась повторением его ошибочного заявления в западногерманских вечерних новостях. Ни Кремль, ни советское посольство в Восточном Берлине не были в курсе. Историческое решение об открытии стены («Мы открываем шлюзы») поздним вечером того же дня было принято без согласования с советскими «друзьями». СЕПГ впервые приняла серьезное политическое решение на свой страх и риск: уже погибая, она наконец освободилась от власти московских шефов. Советский посол Вячеслав Кочемасов только утром 10 ноября позвонил Кренцу и выразил обеспокоенность ситуацией в Берлине. О падении стены в Москве узнали из новостей, посол этот момент буквально проспал. Советские СМИ сообщали о происходящем скупо и неохотно – тема была неудобная, а главное, хватало собственных новостей, которые широко обсуждались и занимали все внимание.

Историческое решение об открытии стены было принято ГДР без согласования с советскими «друзьями».

Так 9 ноября 1989 года СССР превратился в стороннего наблюдателя. Советская сторона ожидала в самой крайнем случае организованного открытия границы между ГДР и ФРГ – но никак не падения стены. Но, поскольку Горбачев наложил запрет на применение силы, Москве ничего не оставалось, как согласиться с наступлением новой реальности.

Когда советник Горбачева по Германии Валентин Фалин утром 10 ноября в ужасе от случившегося прорицал крах ГДР, его коллега Черняев уже задумывался о будущем, которое наступит после этого. Он писал в своем дневнике: «Закончилась целая эпоха в истории «социалистической системы» . Остались наши «лучшие друзья»: Кастро, Чаушеску и Ким Ир Сен. тут уже не о «социализме» речь, а об изменении мирового соотношения сил, здесь – конец Ялты, финал сталинского наследия и «разгрома гитлеровской Германии».

В самом деле, в 1945 году Советский Союз выиграл войну, а в 1989 году он начал проигрывать мир. Речь уже не шла о реформе социализма. Настало время проводить его в последний путь.

Источник