Римма казакова у стены лежит старуха
«Литературная гостиная» на карте генеральной
ТРИ НОЧНЫХ ПЛАЧА
Мальчишки, смотрите, вчерашние девочки,
подросточки — бантики, белые маечки —
идут, повзрослевшие, похудевшие…
Ого, вы как будто взволнованы, мальчики?
Ведь были — галчата, дурнушки, веснушчаты,
косички-метелки… А нынче-то, нынче-то!
Как многоступенчато косы закручены!
И — снегом в горах — ослепительно личико.
Рождается женщина. И без старания —
одним поворотом, движением, поступью
мужскому, всесильному, мстит за страдания,
которые выстрадать выпадет после ей.
О, будут еще ее губы искусаны,
и будут еще ее руки заломлены
за этот короткий полет безыскусственный,
за то, что сейчас золотится соломинкой.
За все ей платить, тяжело и возвышенно,
за все, чем сейчас так нетронуто светится,
в тот час, когда шлепнется спелою вишенкой
дитя в материнский подол человечества.
Так будь же мужчиной, и в пору черемухи,
когда ничего еще толком не начато,
мальчишка, смирись, поступай в подчиненные,
побегай, побегай у девочки в мальчиках!
Я думала: найду, верну
то, что мне юность дать забыла,
а лишь в напрасную войну
ввергала все, что миром было.
Я думала: вступаю в бой,
полна решимости и воли,
а только прибавляла боль
к еще не отболевшей боли.
Храни меня, прошедшая любовь,
во благо обрати мой горький опыт,
от нежности храни, которой топят
и обращают в нищих и рабов.
Храни меня всей памятью моей.
Не дай застыть с протянутой рукою.
Скажи, неужто, испытав такое,
мы все же не становимся мудрей?
Храни от веры, страстной и слепой,
в то, что случайность обернется вечным.
…А встречный остается только встречным,
не встреченным, собой, а не судьбой.
Храни меня, прошедшая любовь,
храни! — как заклинанье повторяю.
Пусть снова, как тебя, все потеряю,
но не успеет стать всесильной боль.
Храни до той, что может в миг любой
произойти, последней-первой встречи,
до тех небес, что не согнут мне плечи,
храни меня, прошедшая любовь.
До музыки, свободной как прибой,
без томной канители патефонной,
до той руки, надежной, путеводной,
храни меня, прошедшая любовь.
До той тропы, оставленной тобой,
где безысходно прозябала я лишь,
где ты себя живой любовью явишь,
храни меня, прошедшая любовь.
Все говорят, что ты упрям и груб —
мужик, мол, от подметок до прически!
А мне не оторвать горящих губ
от губ твоих, насмешливых и жестких.
Пускай других разит субтильный шик
и жиденькая сладость лимонада…
Да, грубый.
Да, упрямый.
Да, мужик!
Мужик, мужик…
А что мне, бабу надо?!
Три ночных плача
В тихом, спокойном домашнем тепле
эти досадные
первые слезы мои о тебе,
первые самые.
Не вытираю, покорна судьбе,
глупая, слабая, —
первая в жизни тоска по тебе,
первая самая.
Что я могу? В мирозданье, в толпе
день дорисовываю
плачем глухим по тебе, по тебе
ночью бессонною.
Плачу, что чувству-ребенку не лгу,
как Богородица,
плачу, что жить без тебя не могу,
а ведь приходится.
А ведь придется… И к этой тропе,
будто посредники —
первые слезы мои о тебе,
первые слезы мои о тебе…
Или — последние.
Пока еще не врем
запутанно и грубо,
давай с тобой умрем,
хотя бы друг для друга.
Пока еще не ложь:
фантазия, не боле!
Пока еще на грош
не накопилось боли.
Пока еще глаза
беспомощно медовы.
Пока еще нельзя
на свете без Мадонны.
Пока еще, как гость,
ты добр и осторожен…
Пока еще поврозь,
хоть как-нибудь, да сможем.
Нет вопроса: быть — не быть?
Плохо одинаково.
Не успела полюбить,
а уже оплакала.
Предрассветный час. Ты спишь.
Свет в окне заплатами.
И не знаешь, что лежишь
мною весь заплаканный.
Не боялась ничего,
в пекло лезла радостно!
Отчего же, отчего
с плачем —
прочь от празднества?
Век куда хотела, шла,
что хотела, брякала.
Отчего ж — едва нашла,
а уже оплакала?
Мужики или сыны,
жаль, доходит поздненько:
если нет чему цены,
так уж этим слезонькам.
За окном, во тьме ночной —
дождь черненый, лаковый
над большой землей родной,
как и ты, оплаканной.
Эти слезы — не беда!
Слабая и сильная,
эта чистая вода —
как купель крестильная.
Я люблю тебя! Живи
под любыми флагами,
горечью моей любви
наперед оплаканный.
«Умом Россию не понять».
Ф. Тютчев
Для России нехитрым был выбор.
или — прочь отошел,
или — выпил…
Ну и правильно,
коль разобраться!
То горчим на устах,
то торчим на постах
и то славу куем,
то — богатство.
У России все — так,
через шляпу
Ни Америку к нам,
ни Европу
не приладить.
Трясет — не дай боже!
Нас умом не понять.
А какую-то мать
понимать и не надо, похоже.
Не измерить нас общим аршином
на просторе, пока что обширном.
Все нас губит —
никак не погубит!
Кто-то все же поймет
наш неровный полет —
тот, кто верит, однако,
и любит.
У стены лежит старуха:
сердце ли, усталость?
Жить ей не хватает духа?
Или — годы, старость?
Поослабли наши узы,
нет тепла в народе.
Как какие-то французы,
мимо мы проходим.
И в просторах обозримых —
холод без предела.
Неужели чертов рынок
это все наделал?
В переходах тянут дети:
«Есть хочу. Подайте!»
Что стряслось на белом свете?
Люди, отгадайте!
Но таит отгадку город.
Лишь вранье — на вынос!
То ли вправду это — голод,
то ли просто бизнес.
И жалеть я разучаюсь,
фактор неуместный.
И помалу превращаюсь
в часть картинки мерзкой.
Наступил медведь на ухо.
И на сердце, вроде…
На земле лежит старуха.
Мимо жизнь проходит.
Бьют кремлевские куранты.
Шторм качает сушу.
А слепые музыканты
Все терзают душу.
«Литературная гостиная», № 1 (17), 2007 г.; № 8 (27), 2007 г.
Римма Казакова (1932–2008) — русская советская поэтесса, автор многих популярных песен. В 1959 году Казакова была принята в Союз писателей СССР. В 1964 году окончила Высшие литературные курсы при Союзе писателей. В 1976-1981 годах — секретарь правления Союза писателей СССР. Позже была избрана первым секретарем Союза писателей Москвы, которым являлась до конца жизни. Автор многих книг и публикаций.
Источник
Римма Казакова — У стены лежит старуха
Автор: Поэзия На Русском
Дата записи
Римма Казакова — У стены лежит старуха
У стены лежит старуха:
сердце ли, усталость?
Жить ей не хватает духа?
Или — годы, старость?
Поослабли наши узы,
нет тепла в народе.
Как какие-то французы,
мимо мы проходим.
И в просторах обозримых —
холод без предела.
Неужели чёртов рынок
это всё наделал?
В переходах тянут дети:
«Есть хочу. Подайте!»
Что стряслось на белом свете?
Люди, отгадайте!
Но таит отгадку город.
Лишь враньё — на вынос!
То ли вправду это — голод,
то ли просто бизнес.
И жалеть я разучаюсь,
фактор неуместный.
И помалу превращаюсь
в часть картинки мерзкой.
Наступил медведь на ухо.
И на сердце, вроде…
На земле лежит старуха.
Мимо жизнь проходит.
Бьют кремлёвские куранты.
Шторм качает сушу.
А слепые музыканты
Всё терзают душу.
Конец стихотворения — все стихи в оригинале.
Стихотворная библиотека. Становитесь участником и публикуйте свои собственные стихи прямо здесь
Стихотворное чудовище — многоязычный сайт о поэзии. Здесь вы можете читать стихи в оригинале на других языках, начиная с английского, а также публиковать свои стихи на доступных языках.
Найти стихотворение, читать стихотворение полностью, стихи, стих, классика и современная поэзия по-русски и на русском языке на сайте Poetry.Monster.
Read poetry in Russian, find Russian poetry, poems and verses by Russian poets on the Poetry.Monster website.
Yandex — лучший поисковик на русском языке
Qwant — лучий поисковик во Франции, замечателен для поиска на французском языке, также на других романских и германских языках
Источник
Римма Казакова Стихи
Ты меня любишь, яростно, гордо, ласково.
Птицей парящей небо судьбы распластано.
Ты меня любишь. Болью моей испытана.
Знаю, не бросишь и не предашь под пытками.
Ты меня любишь.
Лепишь, творишь, малюешь!
О, это чудо!
Ты меня любишь.
Ночью дневною тихо придёшь, разденешься.
Узнан не мною вечный сюжет роденовский.
Я подчиняюсь. Радость непобедимая
Жить в поцелуе, как существо единое.
Ты меня любишь и на коне и в рубище.
Так полюбил я, что меня просто любишь ты.
Я забываюсь, я говорю: «Прости, прощай!»
Но без тебя я вечною гордой мукой стал.
Ты меня любишь.
Лепишь, творишь, малюешь!
О, это чудо!
Ты меня любишь.
***
Любить Россию нелегко,
она — в ухабах и траншеях
и в запахах боёв прошедших,
как там война ни далеко.
Но, хоть воздастся, может быть,
любовью за любовь едва ли,
безмерная, как эти дали,
не устаёт душа любить.
Страна, как истина, одна, —
она не станет посторонней,
и благостней, и проторённей
тебе дорога не нужна.
И затеряться страха нет,
как незаметная песчинка,
в глубинке города, починка,
села, разъезда, вёрст и лет.
Отчизны мёд и молоко
любую горечь пересилят.
И сладостно — любить Россию,
хотя любить и нелегко.
[1980]
У стены лежит старуха:
сердце ли, усталость?
Жить ей не хватает духа?
Или — годы, старость?
Поослабли наши узы,
нет тепла в народе.
Как какие-то французы,
мимо мы проходим.
И в просторах обозримых —
холод без предела.
Неужели чёртов рынок
это всё наделал?
В переходах тянут дети:
«Есть хочу. Подайте!»
Что стряслось на белом свете?
Люди, отгадайте!
Но таит отгадку город.
Лишь враньё — на вынос!
То ли вправду это — голод,
то ли просто бизнес.
И жалеть я разучаюсь,
фактор неуместный.
И помалу превращаюсь
в часть картинки мерзкой.
Наступил медведь на ухо.
И на сердце, вроде.
На земле лежит старуха.
Мимо жизнь проходит.
Бьют кремлёвские куранты.
Шторм качает сушу.
А слепые музыканты
Всё терзают душу.
*
Отечество, работа и любовь —
вот для чего и надобно родиться,
вот три сосны, в которых — заблудиться
и, отыскавшись, — заблудиться вновь.
[1974]
Я полюбила быт за то,
что он наш общий быт,
что у меня твоё пальто
на вешалке висит.
За тесноту, за тарарам,
где всё же мы в тепле,
за то, что кофе по утрам
варю лишь я тебе.
За то, что хлеб или цветы, —
привыкла я с трудом! —
приносишь вечером и ты,
как птица в клюве, в дом.
Пускай нас заедает быт,
пускай сожрёт нас, пусть, —
тот, где в твоих ладонях спит
мой очумелый пульс.
Тот, где до нас нет дела всем,
где нет особых вех,
где по-московски ровно в семь
он будит нас для всех.
[1980]
Люби меня!
Застенчиво,
боязно люби,
словно мы повенчаны
богом и людьми.
Люби меня уверенно,
чини разбой —
схвачена, уведена,
украдена тобой!
Люби меня бесстрашно,
грубо, зло.
Крути меня бесстрастно,
как весло.
Люби меня по-отчески,
воспитывай, лепи, —
как в хорошем очерке,
правильно люби.
Люби совсем неправильно,
непедагогично,
нецеленаправленно,
нелогично.
Люби дремуче, вечно,
противоречиво.
Буду эхом, вещью,
судомойкой, чтивом,
подушкой под локоть,
скамейкой в тени.
Захотел потрогать —
руку протяни!
Буду королевой —
ниже спину, раб!
Буду каравеллой:
в море! Убран трап.
Яблонькой-дичонком
с терпкостью ветвей.
Твоей девчонкой.
Женщиной твоей.
Усмехайся тонко,
защищайся стойко,
злись,
гордись,
глупи.
Люби меня только.
Только люби!
[1980]
Люблю мужскую доброту.
Люблю, когда встречаюсь с нею,
Уверенность мужскую ту,
Что он, мужик, во всём умнее.
Мужчина, статус свой храня,
От этой доли не уставший,
Недооценивай меня,
Прощай как младшим умный старший.
Будь снисходительным, как Бог,
И даже истиной пожертвуй:
Считай, что ты мне всем помог,
Что как ребячий ум мой женский.
О, женский ум! Уродство! Горб!
А ты как будто не заметил.
И был величественно добр
И этой добротою светел.
И просто силой естества
Напомнил, что умна иль бездарь.
Я — женщина, и тем права,
Как говорил поэт известный.
Кто-то ночью хлопает, лопочет.
То ль сверчки настроили смычки,
то ли это, вылупясь из почек,
листья разжимают кулачки?
У природы есть своё подполье —
как людей, её не обвиню:
то девчонкой принесёт в подоле,
то дурнушкой сохнет на корню.
Жаль травы, которая завязла
в страхе, чтоб метели не смели.
Жаль травы, которая завяла,
слишком рано выйдя из земли.
Слишком рано или слишком поздно.
Но, ни в чём природу не виня,
не хочу ни мудрости обозной
и ни скороспелого огня.
Побывав в дозоре и в разведке,
испытав судьбу на сто ладов,
лето, подожги зелёным ветки!
Безгранично. Прочно. До плодов.
[1980]
Источник
Читальный зал
национальный проект сбережения
русской литературы
«Литературная гостиная» на карте генеральной
ТРИ НОЧНЫХ ПЛАЧА
Мальчишки, смотрите, вчерашние девочки,
подросточки — бантики, белые маечки —
идут, повзрослевшие, похудевшие.
Ого, вы как будто взволнованы, мальчики?
Ведь были — галчата, дурнушки, веснушчаты,
косички-метелки. А нынче-то, нынче-то!
Как многоступенчато косы закручены!
И — снегом в горах — ослепительно личико.
Рождается женщина. И без старания —
одним поворотом, движением, поступью
мужскому, всесильному, мстит за страдания,
которые выстрадать выпадет после ей.
О, будут еще ее губы искусаны,
и будут еще ее руки заломлены
за этот короткий полет безыскусственный,
за то, что сейчас золотится соломинкой.
За все ей платить, тяжело и возвышенно,
за все, чем сейчас так нетронуто светится,
в тот час, когда шлепнется спелою вишенкой
дитя в материнский подол человечества.
Так будь же мужчиной, и в пору черемухи,
когда ничего еще толком не начато,
мальчишка, смирись, поступай в подчиненные,
побегай, побегай у девочки в мальчиках!
Я думала: найду, верну
то, что мне юность дать забыла,
а лишь в напрасную войну
ввергала все, что миром было.
Я думала: вступаю в бой,
полна решимости и воли,
а только прибавляла боль
к еще не отболевшей боли.
Храни меня, прошедшая любовь,
во благо обрати мой горький опыт,
от нежности храни, которой топят
и обращают в нищих и рабов.
Храни меня всей памятью моей.
Не дай застыть с протянутой рукою.
Скажи, неужто, испытав такое,
мы все же не становимся мудрей?
Храни от веры, страстной и слепой,
в то, что случайность обернется вечным.
…А встречный остается только встречным,
не встреченным, собой, а не судьбой.
Храни меня, прошедшая любовь,
храни! — как заклинанье повторяю.
Пусть снова, как тебя, все потеряю,
но не успеет стать всесильной боль.
Храни до той, что может в миг любой
произойти, последней-первой встречи,
до тех небес, что не согнут мне плечи,
храни меня, прошедшая любовь.
До музыки, свободной как прибой,
без томной канители патефонной,
до той руки, надежной, путеводной,
храни меня, прошедшая любовь.
До той тропы, оставленной тобой,
где безысходно прозябала я лишь,
где ты себя живой любовью явишь,
храни меня, прошедшая любовь.
Все говорят, что ты упрям и груб —
мужик, мол, от подметок до прически!
А мне не оторвать горящих губ
от губ твоих, насмешливых и жестких.
Пускай других разит субтильный шик
и жиденькая сладость лимонада…
Да, грубый.
Да, упрямый.
Да, мужик!
Мужик, мужик…
А что мне, бабу надо?!
Три ночных плача
В тихом, спокойном домашнем тепле
эти досадные
первые слезы мои о тебе,
первые самые.
Не вытираю, покорна судьбе,
глупая, слабая, —
первая в жизни тоска по тебе,
первая самая.
Что я могу? В мирозданье, в толпе
день дорисовываю
плачем глухим по тебе, по тебе
ночью бессонною.
Плачу, что чувству-ребенку не лгу,
как Богородица,
плачу, что жить без тебя не могу,
а ведь приходится.
А ведь придется. И к этой тропе,
будто посредники —
первые слезы мои о тебе,
первые слезы мои о тебе.
Или — последние.
Пока еще не врем
запутанно и грубо,
давай с тобой умрем,
хотя бы друг для друга.
Пока еще не ложь:
фантазия, не боле!
Пока еще на грош
не накопилось боли.
Пока еще глаза
беспомощно медовы.
Пока еще нельзя
на свете без Мадонны.
Пока еще, как гость,
ты добр и осторожен…
Пока еще поврозь,
хоть как-нибудь, да сможем.
Нет вопроса: быть — не быть?
Плохо одинаково.
Не успела полюбить,
а уже оплакала.
Предрассветный час. Ты спишь.
Свет в окне заплатами.
И не знаешь, что лежишь
мною весь заплаканный.
Не боялась ничего,
в пекло лезла радостно!
Отчего же, отчего
с плачем —
прочь от празднества?
Век куда хотела, шла,
что хотела, брякала.
Отчего ж — едва нашла,
а уже оплакала?
Мужики или сыны,
жаль, доходит поздненько:
если нет чему цены,
так уж этим слезонькам.
За окном, во тьме ночной —
дождь черненый, лаковый
над большой землей родной,
как и ты, оплаканной.
Эти слезы — не беда!
Слабая и сильная,
эта чистая вода —
как купель крестильная.
Я люблю тебя! Живи
под любыми флагами,
горечью моей любви
наперед оплаканный.
Для России нехитрым был выбор.
или — прочь отошел,
или — выпил.
Ну и правильно,
коль разобраться!
То горчим на устах,
то торчим на постах
и то славу куем,
то — богатство.
У России все — так,
через шляпу
Ни Америку к нам,
ни Европу
не приладить.
Трясет — не дай боже!
Нас умом не понять.
А какую-то мать
понимать и не надо, похоже.
Не измерить нас общим аршином
на просторе, пока что обширном.
Все нас губит —
никак не погубит!
Кто-то все же поймет
наш неровный полет —
тот, кто верит, однако,
и любит.
У стены лежит старуха:
сердце ли, усталость?
Жить ей не хватает духа?
Или — годы, старость?
Поослабли наши узы,
нет тепла в народе.
Как какие-то французы,
мимо мы проходим.
И в просторах обозримых —
холод без предела.
Неужели чертов рынок
это все наделал?
В переходах тянут дети:
«Есть хочу. Подайте!»
Что стряслось на белом свете?
Люди, отгадайте!
Но таит отгадку город.
Лишь вранье — на вынос!
То ли вправду это — голод,
то ли просто бизнес.
И жалеть я разучаюсь,
фактор неуместный.
И помалу превращаюсь
в часть картинки мерзкой.
Наступил медведь на ухо.
И на сердце, вроде.
На земле лежит старуха.
Мимо жизнь проходит.
Бьют кремлевские куранты.
Шторм качает сушу.
А слепые музыканты
Все терзают душу.
Источник