Теория ньютона как фундамент физики цвета

Корпускулярная теория света Ньютона

Корпускулярная теория света Ньютона (1704)предполагает, что свет состоит из материальных частиц, которые Исаак Ньютон назвал корпускулой. Эти частицы выбрасываются по прямой и с высокой скоростью разными источниками света (Солнцем, свечой и т. Д.)..

В физике свет определяется как часть поля излучения, называемого электромагнитным спектром. Вместо этого термин видимый свет зарезервирован для обозначения части электромагнитного спектра, которая может восприниматься человеческим глазом. Изучение света отвечает за оптику, одну из древнейших отраслей физики.

Свет вызывал интерес у людей с незапамятных времен. На протяжении всей истории науки было много теорий о природе света. Однако именно в конце 17-го и начале 18-го века, с Исааком Ньютоном и Христианом Гюйгенсом, их истинная природа стала понятной..

Таким образом они начали закладывать основы для современных теорий о свете. Английский ученый Исаак Ньютон был заинтересован в своих исследованиях, чтобы понять и объяснить явления, связанные со светом и цветами; плод его исследований сформулировал корпускулярную теорию света.

• 1 Корпускулярная теория света Ньютона
  • 1.1 Отражение
  • 1.2 Рефракция
• 2 Недостатки корпускулярной теории света
• 3 Неполная теория
• 4 Ссылки

Корпускулярная теория света Ньютона

Эта теория была опубликована в работе Ньютона под названием Оптика: или трактат об отражениях, преломлениях, перегибах и цветах света (на испанском, Оптика или договоры об отражениях, преломлениях, перегибах и цветах света).

Эта теория смогла объяснить как прямолинейное распространение света, так и отражение света, хотя она не могла удовлетворительно объяснить преломление.

В 1666 году, прежде чем изложить свою теорию, Ньютон осуществил свой знаменитый эксперимент по разложению света на цвета, который был достигнут путем создания луча света через призму..

Был сделан вывод, что белый свет состоит из набора цветов радуги, что в его модели объясняется тем, что частицы света различаются в зависимости от их цвета..

отражение

Отражение — это оптическое явление, при котором волна (например, свет) падает косо на поверхность разделения между двумя средами, она претерпевает изменение направления и возвращается к первой вместе с частью энергии движения..

Законы отражения следующие:

Первый закон

Отраженный луч, падающий и нормальный (или перпендикулярный), находятся в одной плоскости.

Второй закон

Значение угла падения такое же, как у угла отражения. Чтобы его теория соответствовала законам отражения, Ньютон предполагал не только то, что корпускулы были очень малы по сравнению с обычным веществом, но также и то, что они распространялись через среду, не испытывая никакого трения..

Таким образом, частицы будут упруго сталкиваться с поверхностью
разделение двух сред, и так как разница в массе была очень большой,
корпускулы будут подпрыгивать.

Таким образом, горизонтальная компонента импульса px будет оставаться постоянной, в то время как нормальная компонента p будет менять направление..

Таким образом, законы отражения были выполнены, при этом угол падения и отражения были одинаковыми..

преломление

С другой стороны, рефракция — это явление, которое возникает, когда волна (например, свет) падает косо по пространству разделения между двумя средами с другим показателем преломления..

Когда это происходит, волна проникает и передается второй средой вместе с частью энергии движения. Преломление происходит из-за различной скорости, с которой волна распространяется в двух средах..

Пример явления преломления можно наблюдать, когда предмет частично вводится (например, карандаш или ручка) в стакан с водой..

Чтобы объяснить преломление, Исаак Ньютон предположил, что легкие частицы увеличивают свою скорость, перемещаясь из менее плотной среды (например, воздуха) в более плотную (например, стекло или воду)..

Таким образом, в рамках своей корпускулярной теории он оправдал преломление, предполагая более интенсивное притяжение легких частиц более плотной средой.

Однако следует учитывать, что, согласно его теории, в момент, когда светящаяся частица, исходящая из воздуха, попадает в воду или стекло, она должна испытывать силу, противоположную составляющей ее скорости, перпендикулярной поверхности, которая повлечет за собой отклонение света в отличие от фактически наблюдаемого.

Неудачи корпускулярной теории света

— Ньютон считал, что в более плотных средах свет распространяется быстрее, чем в менее плотных, что оказалось неправдой.

— Идея о том, что разные цвета света связаны с размером тельца, не имеет оснований.

— Ньютон думал, что отражение света было связано с отталкиванием между корпускул и поверхностью, на которой он отражается; в то время как преломление вызвано притяжением между тельцами и поверхностью, которая их преломляет. Однако это утверждение оказалось неверным.

Известно, что, например, кристаллы отражают и преломляют свет одновременно, что в соответствии с теорией Ньютона подразумевает, что они притягивают и отталкивают свет одновременно..

— Корпускулярная теория не может объяснить явления дифракции, интерференции и поляризации света..

Неполная теория

В то время как теория Ньютона означала важный шаг в понимании истинной природы света, истина в том, что со временем она оказалась довольно неполной.

В любом случае, последнее не умаляет его значения как одного из фундаментальных столпов, на которых строились будущие знания о свете..

Источник

Яркие цветовые круги Ньютона, Гёте и других теоретиков цвета (1665-1810)

Мыслители 17-го и 18-го веков развили множество теорий цвета и света. Художники, химики, картографы, поэты и даже энтомологи. казалось, у каждого была своя теория цвета. А каскад открытий (дифракция, интерференция, двойное лучепреломление) лишь усугубил всеобщий разлад. Рене Декарт проводил и описывал исследования оптики, Исаак Ньютон выдал свой знаменитый труд «Оптика или трактат об отражениях, преломлениях, изгибаниях и цветах света», свои взгляды на природу и восприятие цвета были и у Гёте.

В 1672 году Ньютон написал революционную «Новую теорию света и цветов». В ней он изложил свои эксперименты с призмами, доказавшие, что белый свет состоит из семи различных цветов. Учёные обсуждали теорию Ньютона в 19 веке, в итоге её нашли убедительной.

Цветовое колесо Гёте из книги «К теории цвета», которым он проиллюстрировал главу «Аллегорическое, символическое и мистическое использование цвета», 1809 год.

Среди несогласных с ньютоновской теорией оказался поэт, философ и естествоиспытатель Иоганн Вольфганг Гёте. Своё мнение он выразил в 1809 году работой «К теории цвета», которую проиллюстрировал аккуратно нарисованными от руки цветовыми диаграммами и кругами (выше). Несмотря на ошибочность, взгляды Гёте возымели историческое значение в основном в области физиологии и психологии зрения.

Со времён Ньютона и позднее теоретики цвета разрабатывали концепции с цветовыми кругами, первый из которых 1704 года приписывают Ньютону (рисунок выше).

В цветовом круге Ньютона располагались «красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, синий, индиго и фиолетовый в естественной последовательности на вращающемся диске». Четыре года спустя художник Клод Буте создал свои 7-цветные и 12-цветные круги (ниже), основанные на ньютоновских теориях. Художники, химики, картографы, поэты и даже энтомологи. казалось, у каждого была теория цвета, обычно сопровождаемая продуманными цветными схемами и диаграммами.

7-цветные и 12-цветные круги художника Клода Буте, 1708 год.

Цветовое колесо служило одной из многих форм представления зачастую контрастирующих теорий. Например, Жак-Фабьен Готье утверждал, что первичными цветами были чёрный и белый. Но колесо и основные идеи Ньютона о нём, почти не претерпев изменений, легли в основу правильной теории цветов. Колесо 1766 года британского энтомолога Мозеса Харриса демонстрирует 7-цветную схему Ньютона, упрощенную до 6 первичных и вторичных цветов с третичными градациями между ними. Другой энтомолог, Иоганн Игнац Шиффермюллер, изобразил 12-цветное колесо (ниже).

Мозес Харрис в 1766 году представил «Естественную систему цветов» и своё цветовое колесо.

Цветовой круг австрийского энтомолога Иоганна Игнаца Шиффермюллера из трактата «Попытка систематизировать цвета», 1772.

Немецкий орнитолог, энтомолог, ботаник и изобретатель Якоб Шеффер представил палитру в виде генеалогического древа в «Проекте общего цвета», 1769. Он разделил цвета на несколько семей.

Иллюстрация 1746 года к теории Жака-Фабиена Готье о том, что основные цвета – чёрный и белый, а красный, жёлтый и синий – вторичные.

Цвет всегда репрезентативен. В оригинальном цветовом круге Ньютона «с цветом соотносились музыкальные ноты». К концу 18-го века теорию цвета всё теснее связывали с психологическими теориями и типологиями, как в колесе выше под названием «Роза темпераментов». Его создали Гёте и Фридрих Шиллер в 1789 году, чтобы проиллюстрировать «занятия человека и черты его характера». The Public Domain Review их перечисляет: «тираны, герои, авантюристы, гедонисты, любовники, поэты, ораторы, историки, педагоги, философы, педанты, правители», разделённые на четыре типа темперамента гуморальной теории.

«Роза темпераментов» Гёте и Шиллера, 1798/1799 год.

Довольно кратким оказался переход от такого психологизма цвета к тому, что используют рекламодатели и коммерческие дизайнеры в 20-м веке или от теорий цвета художников и учёных к абстрактному экспрессионизму, школе Баухаус, химикам и фотографам, которые воссоздали цвета мира на плёнке.

«Цветовой шар» Филиппа Отто Рунге, 1810 год.

Источник

Компью А рт

Нет сомнения, что единственным, постоянным объектом души является несуществующее;

то, что было и чего больше нет, то, что будет и чего еще нет, то, что возможно или невозможно, — вот чем занята
наша душа, и никогда, никогда не живет она тем, что есть!

Человек — явление слишком частное;
душа — слишком общее.

Узоры, сотканные временем

Судьбы идей не менее удивительны, чем судьбы людей. Иногда они переплетаются в чудный узор, которому не подвластно даже время.
И этот узор, меняя свои очертания, с течением времени становится все более информативным. Каждое поколение читает его по-иному, находит в нем новые мотивы и черпает вдохновение, преклоняясь перед мудростью древних.

Интересно и поучительно следить за развитием познания истины. Это и блуждание, будто в потемках, когда многие годы не видно выхода из тупика. Это и раннее озарение, далеко опередившее свое время и еще не понятное равнодушным современникам. Наконец, это и упорное, настойчивое, кропотливое собирание истины по крупицам, тяжелый труд, приносящий не сравнимую ни с чем награду — созерцание истины.

Говорят, истина капризна и непостоянна. На протяжении веков в человеческой культуре, как в калейдоскопе, менялись религиозные, этические и эстетические истины. Но наш разговор не о них.

Научная истина, если это действительно истина, отличается редким постоянством. Законы Ньютона не устарели, хотя им уже почти 300 лет. Геометрическую оптику никто не отменял, хотя сегодня уже эра квантовой оптики. А как же тогда воспринимать специальную теорию относительности и нелинейную оптику?

Действительно, и теория относительности, и нелинейная оптика внесли много нового в наше понимание природы. Оказалось, что масса тела зависит от скорости, а световые лучи могут сами собой собираться в фокус. Этого ни классическая механика, ни геометрическая оптика предвидеть не могли. Но новые явления проявляются только в новых условиях: масса зависит от скорости только при скоростях, близких к скорости света, а самофокусировка происходит только в световых пучках очень большой энергии. При нормальных условиях эти эффекты пренебрежимо малы, а классическая механика и геометрическая оптика как действительно научные истины справедливы всегда, когда условия соответствуют условиям применения этих законов.

Научные истины

Уметь слушать тишину —

Значит, быть способным

Научная истина, если это действительно истина, вечна. Но путь к истине не прост — он лежит через заблуждения, ошибки, неудачи и разочарования. Когда Иоганн Вольфганг Гёте, автор «Вертера», весной 1790 года сдал в печать свою работу «Метаморфоза растений», его издатель Гешен решительно отказался печатать это сочинение. Книга вышла у другого издателя и была встречена холодно. Симптоматичным оказалось то, что отпор шел единым фронтом. Поэт должен был оставаться поэтом — общество воспринимало и хотело видеть в Гёте великого поэта, и только.

Сам поэт не мог мириться с этим. В письмах, статьях и заметках, в беседах и дневниках Гёте эта тема звучит неослабевающе, почти безутешно. Вот слова самого Гёте: «Более полувека я известен на родине и за границей как поэт, во всяком случае, меня признают за такового; но что я с большим вниманием и старательностью изучал природу в ее общих физических и органических явлениях. это не так общеизвестно, и еще менее внимательно обдумывалось. Когда потом мой “Опыт”, напечатанный сорок лет назад на немецком языке, теперь, особенно в Швейцарии и Франции, стал более известным, то не могли достаточно надивиться, как это поэт сумел на мгновение свернуть со своего пути и мимоходом сделать такое значительное открытие».

Гёте, присутствующий во всех учебниках литературы, предан забвению в учебниках по естествознанию. Справедливо ли это? Попробуем разобраться в этом вопросе.

Иоганн Вольфганг Гёте. С портрета Франца Герхарда фон Кюгельгена, 1808-1809 гг.

Работая в полиграфии и занимаясь более 26 лет синтезом цвета на оттиске, я не встречал в научно-технической литературе по полиграфии и смежным областям упоминания имени Гёте. Оно неоправданно предано забвению в учебниках и научных статьях о цвете в полиграфии. В последнее время в журнальных статьях, где рассматривается работа с цветными изображениями, с аппаратными и программными средствами по обработке цветных изображений, Гёте был процитирован, однако только в виде эпиграфа.

«Природа» Гёте

Имя Гёте я впервые услышал, когда мне было 15 лет, от своей учительницы болгарского языка Милки Дановой на уроке литературы. Она вдохновенно рассказывала нам о Гёте и о его великом произведении «Фауст». Меня поразило, что Гёте писал его почти всю свою жизнь, больше 60 лет. Я не знаю, когда и в течение какого времени было написано эссе «Природа», но его можно перечитывать всю жизнь, находя всё новые оттенки мысли.

Природа

И.-В. Гёте

Природа! Окруженные и охваченные ею, мы не можем ни выйти из нее, ни глубже в нее проникнуть. Непрошеная, нежданная, захватывает она нас в вихрь своей пляски и несется с нами, пока, утомленные, мы не выпадем из рук ее.

Она творит вечно новые образы; что есть в ней, того еще не было; что было, не будет, все ново — а все только старое. Мы живем посреди нее, но чужды ей. Она вечно говорит с нами, но тайн своих не открывает. Мы постоянно действуем на нее, но нет у нас над нею никакой власти.

Кажется, все основывает она на личности, но ей дела нет до лиц. Она вечно творит и вечно разрушает, но мастерская ее недоступна. Она вся в своих чадах, а сама мать, где же она? Она единственный художник: из простейшего вещества творит она противоположнейшие произведения, без малейшего усилия, с величайшим совершенством и на все кладет какое-то нежное покрывало. У каждого ее создания особенная сущность, у каждого явления отдельное понятие, а все едино.

Она дает дивное зрелище; видит ли она его сама, не знаем, но она дает для нас, а мы, незамеченные, смотрим из-за угла. В ней все живет, совершается, движется, но вперед она не идет. Она вечно меняется, и нет ей ни на мгновение покоя. Что такое остановка, она не ведает, она положила проклятие на всякий покой. Она тверда, шаги ее измерены, уклонения редки, законы непреложны. Она беспрерывно думает и мыслит постоянно, но не как человек, а как природа. У нее свой собственный, всеобъемлющий смысл, но никто его не подметит.

Все люди в ней, и она во всех. Со всеми дружески ведет она игру, и чем больше у нее выигрывают, тем больше она радуется. Со многими так скрытно она играет, что незаметно для них кончается игра.

Даже в неестественном есть природа. На самом грубом филистерстве лежит печать ее гения. Кто не видит ее повсюду, тот нигде не видит ее лицом к лицу. Она любит себя бесчисленными сердцами и бесчисленными очами глядит на себя. Она расчленилась для того, чтобы наслаждаться собою. Ненасытно стремясь передаться, осуществиться, она производит все новые и новые существа, способные к наслаждению.

Она радуется мечтам. Кто разбивает их в себе или в других, того наказывает она, как страшного злодея. Кто ей доверчиво следует, того она прижимает, как любимое дитя, к сердцу.

Нет числа ее детям. Ко всем она равно щедра, но у нее есть любимцы, которым много она расточает, много приносит в жертву. Все великое она принимает под свой покров.

Из ничтожества выплескивает она свои создания и не говорит им, откуда они пришли и куда идут. Они должны идти: дорогу знает только она.

У нее мало стремлений, но они вечно деятельны, вечно разнообразны.

Зрелище ее вечно ново, ибо она непрестанно творит новых созерцателей. Жизнь — это ее лучшее изобретение; смерть для нее средство для бульшей жизни.

Она окружает человека мраком и гонит его вечно к свету. Она приковывает его к земле и отрывает его снова.

Она дает потребности, ибо любит движение, и с непонятною легкостью возбуждает его. Каждая потребность есть благодеяние, быстро удовлетворяется и быстро опять возникает. Много новых источников наслаждения в лишних потребностях, которые дает она; но все опять приходит в равновесие. Каждое мгновение она употребляет на достижение далекой цели, и каждую минуту она у цели. Она само тщеславие, но не для нас — для нас она святыня.

Она позволяет всякому ребенку мудрить над собой; каждый глупец может судить о ней. Тысячи проходят мимо нее и не видят; всеми она любуется и со всеми ведет свой расчет. Ее законам повинуются даже и тогда, когда им противоречат; даже и тогда действуют согласно с ней, когда хотят действовать против нее. Всякое ее деяние благо, ибо всякое необходимо; она медлит, чтобы к ней стремились; она спешит, чтобы ею не насытились.

У нее нет речей и языка, но она создает тысячи языков и сердец, которыми она говорит и чувствует.

Венец ее — это любовь. Любовью только приближаются к ней. Бездны положила она между созданиями, и все создания жаждут слиться в общем объятии. Она разобщила их, чтобы опять соединить. Одним прикосновением уст к чаше любви искупает она целую жизнь страданий.

Она все. Она сама себя и награждает, и наказывает, и радует, и мучит. Она сурова и кротка, любит и ужасает, немощна и всемогуща. Все в ней непрестанно. Она не ведает прошедшего и будущего; настоящее ее — вечность.

Она добра. Я славословлю ее со всеми ее делами. Она премудра и тиха. Не вырвешь у нее признания в любви, не выманишь у нее подарка, разве добровольно подарит она. Она хитра, но только для доброй цели, и всего лучше не замечать ее хитрости. Она целостна и вечно недокончена.

Как она творит, так можно творить вечно.

Каждому является она в особенном виде. Она скрывается под тысячью имен и названий, и все одна и та же.

Она ввела меня в жизнь, она и уведет. Я доверяю ей. Пусть она делает со мной, что хочет. Она не возненавидит своего творения. Я ничего не сказал о ней. Она уже сказала, что истинно и что ложно.

Все ее причина и ее заслуга.

Подобное положение дел провоцирует меня на рискованнейший ход: а что если сделать рокировку и поменять местами статусы Гёте-поэта и Гёте-естествоиспытателя? Скажем, это был не поэт, мимоходом сворачивающий в науку, а именно ученый, пишущий по случаю стихи. История полна таких примеров: А.П.Бородин, больше известный как автор оперы «Князь Игорь», чем как талантливый химик; А.Л.Чижевский, чьи научные работы читаются как поэмы, например его книга «Земное эхо солнечных бурь», где само заглавие полно поэзии. Что касается И.-В. Гёте, то оснований назвать его ученым более чем достаточно:

• внушительный объем гётевского научного наследия (в России издана лишь малая часть его трудов, успевшая стать библиографической редкостью);
• открытия в науках и открытие наук;
• признание самого Гёте себя «случайным поэтом»;
• регулярное подчеркивание Гёте преимуществ собственных научных заслуг над заслугами поэтическими.

Далее речь пойдет о работе Гёте «Учение о цвете» — «романе о европейской мысли», по выражению Томаса Манна. Историки науки, касаясь этого труда, как правило, говорят о пристрастности Гёте, о его несправедливых нападках на ньютоновскую школу, о вспышках субъективного гнева, омрачающего классическую гипсовую белизну его образа. В тени остается другая сторона этой работы.

С наукой у Гёте не могло быть конфликта, но именем науки с ним боролась, третировала его так называемая научность и дегуманизированная власть учебников и общезначимых мнений. «В научном мире, — писал Гёте, — собственностью считается как то, что вошло в традицию учебных заведений, так и то, чему ты в них научился. Если кто-то вдруг заявляет о новом понимании того или иного явления и это понимание противоречит нашему кредо, которое мы годами обожествляли и уже успели передать другим, или, Боже упаси, грозит его ниспровергнуть, ярость обрушивается на этого смельчака и все средства пускаются в ход, чтобы подавить его». Судьба теорий Гюйгенса, Гёте и Геринга в науке о цвета доказывает справедливость этих слов.

Верный своему принципу исследовать явления в их «как», а не «почему», Гете в учении о цвете проник в глубинные слои проблемы. Обращение к проблеме цвета было обусловлено инстинктивными переживаниями художника. Ища объяснение великим творениям искусства, он учился видеть сокровенное родство между ними и природой.

Природа была для Гёте пробным камнем во всем. Он, может быть, оттого и считал себя рожденным для эстетического, что из всех форм человеческих деяний одно лишь искусство в наивысших своих образцах казалось ему до конца хранящим верность Природе. В искусстве он видел продолжение природы другими, более высокими средствами.

Проблему искусства Гёте видел следующим образом: «Как только дело доходило до краски, все, казалось бы, предоставлялось случаю, причем случай определялся известным вкусом, вкус — привычкой, привычка — предрассудком, а предрассудок — индивидуальными особенностями художника, знатока, любителя». Выход Гёте видел в математике, точнее в математической физике.

О цвете математическая физика говорила трудами Ньютона. Оптику Ньютона Гёте знал еще с университетской скамьи. Тогда она была воспринята со студенческой обязательностью и принята на веру. Теперь же к ней возник особый интерес. Ничто в этой теории не могло удовлетворить Гёте. Критике ньютоновской теории Гёте посвятил вторую — полемическую — часть «Учения о цвете», озаглавленную «Разоблачение теории Ньютона».

«Учение о цвете» адресовано не только физикам, но и философам, художникам, красильщикам, физиологам, врачам, химикам, которые гораздо острее чувствуют пустоту и ложность какой-либо теории, чем ученый. Эксперимент, по Гёте, еще ничего не доказывает сам по себе; определенным образом поставленный, он может выпытать у природы кое-что, но в этом и кроется источник величайших заблуждений.

Главный вопрос Гёте к Ньютону, вопрос-недоумение, вопрос-возмущение, сформулирован им со всей открытой наивностью ребенка из андерсеновской сказки о голом короле: «Как можно исследовать свет в темной комнате?»

Для гения один случай стоит тысячи. В своем первом опыте с призмой Гёте увидел самое существенное. Цвет возникал на границе соприкосновения света с тьмой; спектр оказывался «краевым спектром». Опыты были продолжены. Они не прекращались до конца жизни. В них и складывались постепенно черты нового воззрения на цвет. В 1810 году Гёте издал первый том «Учения о цвете», который вскоре был дополнен вторым томом, содержащим историческую часть.

Цвет по Гёте

Для возникновения цвета, по убеждению Гёте, необходимы свет и тьма. Цвет по существу есть свет, модифицированный тьмой. В самой близости к свету возникает желтая модификация, непосредственно у тьмы — синяя. Гармоничное смешение обоих этих цветов образует зеленый. Но возможна также и интенсификация каждого из них в отдельности. Постепенно сгущаемые, они просвечивают красноватыми оттенками, превращаясь: синий —
в фиолетовый, желтый — в оранжевый. Их соединение дает ярчайший и чистейший пурпур, который, по словам Гёте, «частично актуально, частично потенциально содержит в себе все остальные цвета».

По Гёте выходит, что именно в красном содержится то, что, по Ньютону, содержится в белом. Эти шесть цветов — синий, зеленый, фиолетовый, желтый, оранжевый и пурпурный — лежат в основании всего «Учения о цвете».

Воспитанным на физике цвета по Ньютону трудно понять, а еще труднее воспринять такой взгляд на цвет, какой предлагает Гёте. Но не будем спешить с выводами и уподобляться людям, считающим, что все, что непонятно — неверно и недостойно внимания. Гении, даже если они и ошибались, наверное, имели на это веские основания.

Мы можем с уверенностью сказать, что цвет очевиден, и он полностью ограничен чувственной сферой. Этим объясняется эмпиризм подхода к исследованию цвета. Но, поскольку речь идет о понимании сущности явлений, эмпиризм столь же необходимым образом сочетается с рационализмом. «Ибо один лишь взгляд на вещь не может продвинуть нас вперед. Всякое смотрение переходит в наблюдение, всякое наблюдение — в размышление, всякое размышление — в связывание, и поэтому можно сказать, что при каждом внимательном взгляде на мир мы уже теоретизируем», — в этих словах сконцентрирована специфика философского и исследовательского метода Гёте. Он никогда не начинает с теоретизирования, но приходит к нему одновременно с созерцанием: «Самое высокое было бы понять, что все фактическое есть уже теория: синева неба раскрывает нам основной закон хроматики (науки о цвете). Не нужно только ничего искать за феноменами. Они сами составляют учение». Гёте перфразирует это утверждение в своем ответе Шиллеру: «Я вижу идеи». Такова высшая точка соединения рационализма и эмпиризма, устраняющая крайности того и другого.

Практика — вот, по Гёте, «пробный камень для всякой теории», особенно для разрешения конфликта между мышлением и созерцанием. «Вопрос о том, обладает ли человеческое мышление предметной истинностью, вовсе не вопрос теории, а практический вопрос».

«То, что мы обнаруживаем в опыте, является большей частью лишь случаями, которые при некоторой внимательности могут быть подведены под общие эмпирические рубрики. Последние заново подводятся под научные рубрики, которые указывают на дальнейший путь, в результате чего мы ближе знакомимся с неизбежными условиями являющегося. С этого момента все постепенно подходит под более высокие правила и законы, которые, однако, открываются не рассудку через слова и гипотезы, а созерцанию опять-таки через феномены. Мы называем их первофеноменами, ибо в явлении нет ничего выше их». Такова общая формула Гёте.

Цвет по Ньютону

Обрати лицо к солнечному свету,
и ты не увидишь тени.

Борьба с ньютонианством выходила за рамки естественно-научной проблематики и вырастала до духовной культуры в целом; борьба за свет оказывалась борьбой за духовность, за очеловеченное мировоззрение. Цвет был конкретным предлогом, речь же шла не о цвете, а о человеке.

Исаак Ньютон. С портрета Джеймса Торнхилла, ок. 1709-1712 гг.

Учение Ньютона покоится на мысли о комбинированной природе света, заключающего в себе цвета. Ньютона не интересует ничто, кроме математически-количественных характеристик: от 400 до 800 биллионов колебаний частицы в секунду; Гёте же интересует всё, вплоть до чувственно-моральных воздействий цвета. Цвет — это целый мир, включающий разнообразнейшую гамму переживаний. Он — живопись и математика, нравственность и эстетика, медицина и быт.

Цвет Ньютона не нуждается в глазе: ему совершенно безразлично, кто с ним имеет дело — дизайнер, полиграфист, водитель или текстильщик (не будем перебирать множество других факторов, кроме профессии, таких как возраст, национальность, пол, образование, здоровье). Свет и тьму, мир красок вообще Ньютон принимал как нечто объективно существующее, не понимая, что их существование — результат зрительных способностей людей.

Гёте исходит именно из предметов чувственного созерцания, твердо зная, что в случае надобности они сами приведут его к «объектам понимающего рассудка». Он исследовал цвет, и цвет сам вывел его на понимание света. Свет оказался здесь не частицей и не волной, а своеобразным аналогом типа (абстракции) в мире цветовых явлений. Подобно типу, пронизывающему органический мир и своеобразно проявляющемуся в каждой отдельной спецификации, не сводясь к ней полностью, свет предстает как подвижное единство цветового многообразия, где каждый цвет специфически представляет (реализует) его через темную среду, никогда не совпадая с ним в полной мере. Свет поэтому, с одной стороны, видим непосредственно в цвете; с другой стороны, сам по себе он абсолютно незрим, хотя именно ему и обязано зрение своим существованием.

Шопенгауэр вспоминает свой любопытный разговор с Гёте, где его угораздило доказывать великому эмпирику и реалисту тезис: «Мир есть мое представление»:
«Как! — сказал он мне, взглянув на меня своими глазами Юпитера. — Свет, по-Вашему, существует лишь постольку, поскольку Вы его видите? Нет! Вас самих не было бы, если бы свет Вас не видел».

Койре, видный современный философ и историк науки, поддерживает Гёте обобщением: «Я уже упоминал о том, что современная наука разрушила барьеры, отделявшие небо от Земли, объединила и унифицировала Вселенную. Всё это так. Но я упоминал и о том, что, опрокидывая барьеры, наука подменяла наш мир качества и чувственного восприятия, мир, в котором мы живем, любим и умираем, другим миром — миром количества, воплощенной геометрии, миром, в котором, хотя он и вмещает в себя всё, нет места для человека. Так мир науки — реальный мир — стал отчужденным и полностью оторванным от мира жизни. Наука не в состоянии не только объяснить этот мир, но даже оправдаться, назвав его “субъективным”».

Послушаем и великого немецкого физика современности Вернера Гейзенберга. «В наше время, — пишет он о математической физике, — оказалось, что такая картина с увеличением точности становится всё более и более удаленной от живой природы. Наука имеет дело уже не с миром непосредственного опыта, а лишь со скрытыми основами этого мира, обнаруженными нашими экспериментами. Это развитие убеждает нас в том, что борьба Гёте против физической теории цвета должна быть в настоящее время продолжена на более широком фронте».

«Жертвуя настоящим, посвящая себя будущему. »

Гёте написал эти слова, когда ему оставался год жизни. Он, Гёте, словно гигантская речная система из родников, потоков и рек, втягивал в себя всё, с годами уподобляясь всему и уподобляя все небывалому образцу своей индивидуальности.

И вот как сам Гёте оценивает себя и свою деятельность: «Что такое я сам? Что я сделал? Я собрал и использовал все, что я видел, слышал, наблюдал. Мои произведения вскормлены тысячами различных индивидов, невеждами и мудрецами, умными и глупцами; детство, зрелый возраст, старость — все принесли мне свои мысли, свои способности, свои надежды, свою манеру жить; я часто снимал жатву, посеянную другими, мой труд — труд коллективного существа, и носит оно имя Гёте».

Литература по теме

Борн М. Моя жизнь и взгляды. М.: Прогресс, 1973.

Вавилов С. Глаз и Солнце. М.: Наука, 1976.

Вуд Р. Физическая оптика. М-Л.: ОНТИ, 1936.

Грегори Р. Глаз и мозг. Психология зрительного восприятия. М.: Прогресс, 1970.

Джадд Д., Вышецки Г. Цвет в науке и технике. М.: Мир, 1978.

Зайцев А., Наука о цвете и живопись. М.: Искусство, 1986.

Иттен И. Искусство цвета. М.: Д.Аронов, 2000.

Кандинский В. О духовном в искусстве (живопись). Л., 1990.

Капра Ф. Дао физики. М.: Гелиос, 2002.

Кастанеда К. Колесо времени. М.: София, 2003.

Лем С. Сумма технологии. М.: АСТ, 2002.

Лихтенштадт В. Гёте. Госиздательство «Петербург», 1920.

Максвелл Д. К. Статьи и речи. М.: Наука, 1968.

Стефанов С., Тихонов В. Термины по цвету, и не только. М.: Репроцентр М., 2003. В приложении дана часть книги «В. Гёте» Лихтенштадта)

Свасьян К. Гёте. М.: Мысль, 1989.

Ньютон И. Математические начала натуральной философии. Оптика. Ленинградское областное издательство, 1931.

Штейнер Р. Очерки теории познания Гётевского мировозрения. М.: Парсифаль, 1993.

Стефанов С., Тихонов В. Цвет ready-made, или Теория и практика цвета. М.: Репроцентр М., 2006.

Стефанов С., Тихонов В. Цвет в полиграфии, и не только. М.: Репроцентр М., 2003.

Шиффман Х. Ощущение и восприятие. 5-е изд., М.: ПИТЕР, 2003.

Шпенглер О. Закат Европы. Том 1. Гештальт и действительность. М.: Мысль, 1993.

Эдвардс Б. Откройте в себе художника. Минск: Попурри, 2003

Источник