Вчера надев мундир парадный у серой траурной стены

А. Архангельский

Вы жертвою пали в борьбе роковой
Любви беззаветной к народу,
Вы отдали всё, что могли, за него,
За жизнь его, честь и свободу.

Порой изнывали вы в тюрьмах сырых.
Свой суд беспощадный над вами
Судьи-палачи уж давно изрекли,
И шли вы, гремя кандалами.

Идешь ты усталый, а цепи гремят.
Закованы руки и ноги.
Спокойно, но грустно свой взор устремил
Вперед по пустынной дороге.

Нагрелися цепи от знойных лучей
И в тело впилися змеями.
И каплет на землю горячая кровь
Из ран, растравленных цепями.

Но ты молчаливо оковы несешь,
За дело любви ты страдаешь,
За то, что не мог равнодушно глядеть,
Как брат в нищете погибает.

А деспот пирует в роскошном дворце,
Тревогу вином заливая,
Но грозные буквы давно на стене
Уж чертит рука роковая:

«Падет произвол и восстанет народ,
Великий, могучий, свободный.
Прощайте же, братья, вы честно прошли
Свой доблестный путь, благородный!»

1870-е — начало 1880-х годов

Вольная русская поэзия XVIII-XIX веков. Подготовка текста, сост., вступ. статья и примеч. С. А. Рейсера. М., Худож. лит., 1975, подпись: неизв. автор и А. Архангельский.

Этот же вариант с нотами:

Русские революционные песни. М., 1952, с. 33. Приводится по: Соболева Г. Г. Россия в песне. Музыкальные страницы. 2-е изд., М., Музыка, 1980.

4. Похоронный марш

Вы жертвою пали в борьбе роковой
Любви беззаветной к народу,
Вы отдали всё, что могли, за него,
За жизнь его, честь и свободу.

Порой изнывали Вы в тюрьмах сырых.
Свой суд беспощадный над Вами
Враги палачи уж зрекали порой,
И шли Вы, гремя кандалами.

Идете усталые — цепью гремя —
Закованы руки и ноги,
Спокойно, но грустно свой взор устремив
Вперед по пустынной дороге.

А знойное солнце нещадно палит,
И дышится трудно от пыли,
И живо дорогой вы вспомните тех
Что прежде, как Вы, проходили.

Нагрелися цепи от жгучих лучей.
И в тело впилися змеями.
И каплет на землю горячая кровь
Из ран, растравленных цепями.

А деспот пирует в роскошном дворце,
Тревогу вином заливая,
Но грозные буквы давно на стене
Чертит уж рука роковая.

Падет произвол, и восстанет народ,
Великий, могучий, свободный.
Прощайте же, братья,- Вы честно прошли
Свой доблестный путь, благородный.

Песни революции. Издание Уполкультработы при водопути Н. К. П. С. Тюмень, Первая Гостипография, 1923, без подписи.

5. Вы жертвою пали в борьбе роковой…

Вы жертвою пали в борьбе роковой
Любви беззаветной к народу,
Вы отдали все, что могли, за него,
За жизнь его, честь и свободу!

Порой изнывали по тюрьмам сырым;
Свой суд беспощадный над вами
Враги-палачи изрекали порой,
И шли вы, гремя кандалами.

А деспот пирует в роскошном дворце,
Тревогу вином заливая
Но грозные буквы давно на стене
Чертит уж рука роковая!

Настанет пора, и проснется народ,
Великий, могучий, свободный!
Прощайте же, братья! Вы честно прошли
Ваш доблестный путь благородный.

Русские народные песни. / Сост. и вводн. тексты В. В. Варгановой. – М.: Правда, 1988. – с прим.: «Литературный источник — два стихотворения: В. Г. Aрхангельского и неизвестного автора. Песня исполнялась качестве революционного похоронного марша рабочих с 1880-х годов».

АВТОРСКИЙ ТЕКСТ

Мы жертвою пали борьбы роковой,
Любви беззаветной к народу;
Мы отдали всё, что могли, за него,
За жизнь его, труд и свободу.

Порой изнывали мы в тюрьмах сырых.
Свой суд беззаконный над нами
Судьи-палачи изрекли, и на казнь
Идем мы, гремя кандалами.

А деспот пирует в роскошном дворце,
Тревогу вином заливая,
Но грозные буквы давно на стене
Уж чертит рука роковая.
. . . . . . . . . . . .

Идет он усталый, и цепи звенят;
Закованы руки и ноги.
Спокойный, но грустный он взгляд устремил
Вперед по пустынной дороге.

Полдневное солнце нещадно палит,
И дышится трудно от пыли,
И вспомнил он живо о тех, что пред ним
Дорогою той проходили.

Тоскою смертельною сжалася грудь,
Слезой затуманились очи.
А жар все сильнее, и думает он:
«Скорее бы холода ночи. »

Нагрелися цепи от жгучих лучей
И в тело впилися змеями,
И льется по каплям горячая кровь
Из ран, растравленных цепями.

Но он терпеливо оковы несет:
За дело любви он страдает,
За то, что не мог равнодушно смотреть,
Как брат в нищете погибает.

И долго ему приведется нести
Тяжелое бремя страданья.
Не вырвется стон из разбитой груди
Исчадиям тьмы в посмеянье.

В груди его вера святая царит,
Что правда сильнее булата,
Что время настанет — оценят ту кровь,
Которую льет он за брата.

Падет произвол, и восстанет народ
Великий, могучий, свободный!
Прощайте же, братья, вы честно прошли
Свой доблестный путь благородный.

«Отголоски революции». Таганрог, 1886 (рукоп. копия).

Вольная русская поэзия XVIII-XIX веков. Вступит. статья, сост., вступ. заметки, подг. текста и примеч. С. А. Рейсера. Л., Сов. писатель, 1988 (Б-ка поэта. Большая сер.)

Примечания к авторскому тексту

2-я часть стихотворения под заглавием «В дороге», без последней строфы впервые в легальной печати: «Русское обозрение». 1878, 5 февр., подпись: А. Архангельский. Публикация этого и следующего стихотворения «Тучи черные в небе носятся…», а также статьи Г. К. Градовского «Духовная пища на генеральском обеде» явились причиной закрытия газеты (см.: Градовский Г. К. К истории русской печати // Градовский Г. К. Итоги, 1862—1907. Киев, 1908. С. 263—268; ср.: «Правительственный вестник». 1878, 9 февр., а также архивные материалы — ЦГИА, ф. 776, оп. 6, дело № 58). Стихтворение приписывалось разным авторам. Как достоверно установлено А. А. Шиловым и И. Г. Ямпольским, им является Антон Алексеевич Амосов, печатавшийся под псевдонимом: А. Архангельский. Немногие биографические данные и сведения о напечатанных им нескольких стихотворениях, очерках и статьях приводятся в статье: Ямпольский И. Г. Кто такой Архангельский? // «Вопросы литературы». 1968, № 3. С. 253—255; то же в изд.: Ямпольский И. Г. Поэты и прозаики. Л., 1986. С. 317—322.

Стихотворение датируется 1870-ми годами: эта дата в ряде списков и в сб. «Перед рассветом» (Женева, 1905), где стихотворение опубликовано в составе четырех строф. Стихотворение быстро приобрело огромную популярность в качестве революционной песни, бытовало во множестве ред. и с многочисленными вариантами. В революционной традиции 1870—1880-х годов обе части стихотворения прочно срослись (ср., например, «Похоронный марш» в сб. «Песни каторги и ссылки». М., 1930, состоящий из семи строф). Ф. Я. Кон сообщил М. С. Друскину, что стихотворение исполнялось в качестве похоронного марша в Варшаве в 1883 г. (Друскин. М. С. Русская революционная песня. М., 1954. С. 159). В первые годы после Великой Октябрьской революции было официальным похоронным маршем.

Но грозные буквы давно на стене и т. д. По библейской легенде, перстом невидимого существа на стене чертога, где пировал последний вавилонский царь Валтасар (ум. 538 до н. э.), были начертаны три халдейских слова: «мани, факел, фарес», означающие, по толкованию пророка Даниила, гибель царя и разрушение Вавилона: «Исчислил бог царство твое и положил конец ему, ты взвешен на весах и найден очень легким, разделено царство твое и дано мидянам и персам» (Книга пророка Даниила, гл. 5, 25—28).

Источник

Коричневой пуговке — семьдесят лет!

Первоначальный текст Евгения Долматовского, 1939 г. Детгиз,
«Пуговка» / Рис. А. Брея. (Авт.: Долматовский Евгений.) — М.; Л.: Детгиз, 1939. — 16 с. — 25000 экз. — 30 к.

Коричневая пуговка
Валялась на дороге,
Никто не замечал ее
В коричневой пыли.
Но мимо по дороге
Прошли босые ноги,
Босые, загорелые
Протопали, прошли.

Ребята шли гурьбою
Средь запахов цветочных.
Алёшка был последним
И больше всех пылил.
Случайно иль нарочно —
Того не знаю точно —
На пуговку Алёшка
Ногою наступил.

Он поднял эту пуговку
И взял ее с собою —
И вдруг увидел буквы
Не русские на ней.
К начальнику заставы
Ребята всей гурьбою
Бегут, свернув с дороги.
Скорей! Скорей! Скорей!

«Рассказывайте толком, —
Сказал начальник строгий
И карту пред собою
Зеленую раскрыл: —
Вблизи какой деревни
И на какой дороге
На пуговку Алёшка
Ногою наступил?

Значок японской фирмы
Вот здесь, на этой штуке,
И пуговку такую
Нам выбросить нельзя!
Нам к пуговке, пожалуй,
Пришить придется брюки.
Нелегкая работа,
Скажу я вам, друзья!»

Приладив быстро стремя
Движением привычным
И сапоги нагайкой
Очистив от земли,
С винтовкой за плечами
Помчался пограничник
По той дороге пыльной,
Где пуговку нашли.

Бойцы по всем дорогам
Четыре дня скакали,
Четыре дня искали,
Забыв еду и сон.
Седого незнакомца
В деревне повстречали,
Сурово осмотрели
Его со всех сторон.

А пуговицы нету
У заднего кармана,
И сшиты не по-русски
Широкие штаны.
А в глубине кармана —
Патроны для нагана
И карта укреплений
Советской стороны.

Вот так шпион был найден
У нашей у границы.
Никто на нашу землю
Не ступит, не пройдет!
В Алёшкиной коллекции,
Та пуговка хранится.
За маленькую пуговку
Ему — большой почет!

Более распространенный текст. Неизвестно, то ли это поздняя редакция самого автора, то ли фольклорный вариант.

Коричневая пуговка лежала на дороге
Никто не замечал ее в коричневой пыли.
Но мимо по дороге прошли босые ноги
Босые, загорелые протопали, прошли.

Ребята шли гурьбою из дальнего поселка,
Последним шел Алешка и больше всех пылил
Случайно иль нарочно, того не знаю точно,
На пуговку, на пуговку Алешка наступил.

«А пуговка — не наша!» — Вскричали все ребята
«И буквы не по-русски написаны на ней!»
К начальнику заставы бегут-спешат ребята,
К начальнику, к начальнику скорей, скорей, скорей.

«Рассказывайте точно»,- сказал начальник строго
И карту пред собою широкую раскрыл
Глядит, в какой деревне и на какой дороге
На маленькую пуговку Алешка наступил.

Четыре дня искали бойцы по всем дорогам
Четыре дня искали, забыв покой и сон
На пятый отыскали чужого незнакомца
И быстро оглядели его со всех сторон.

А пуговки-то нету! У заднего кармана!
И сшиты не по-нашему широкие штаны.
А в глубине кармана — патроны от нагана
И карта укреплений советской стороны.

Ребят тут похвалили за храбрость и сноровку
И долго жал им руки отважный капитан
Ребятам подарили отличную винтовку,
Алешке подарили гремучий барабан.

Вот так она хранится, Советская граница.
И никакая сволочь границу не пройдет!
А пуговка хранится в Алешкиной коллекции,
За маленькую пуговку ему большой почет!

Источник