Вот они толстые ляжки этой похабной стены
Печатается по недатированному черновому автографу (ИМЛИ).
Четверостишие с вариантами и написанные под ним отдельные слова и строки (в большинстве зачеркнутые) помещены на листе с обгорелыми краями (лист обгорел во время пожара в с. Константинове в 1929 г.). Вверху листа — слова: «Телец», ниже — «Есенин».
Хранится в ИМЛИ и другой обгорелый лист, где рукой Есенина сделана запись, явно относящаяся к этому четверостишию. Запись имеет такой вид:
Показать полностью.
Телец
Голос
Есенин
[Мариенгоф]
1. Золо [вор] [голос]
2. Красят стену
3. Утро в монастыре
4. Смывают
Голос
Можно предположить: записи как на первом, так и на втором листах связаны с замыслом неосуществленного произведения.
Иван Старцев вспоминал об одном из своих посещений Есенина в Богословском переулке: «Усадил меня обедать и начал рассказывать, как они ночью переименовывали в свои имена улицы и раскрасили ночью стены Страстного монастыря, на которых Есенин намалевал: «Вот они, толстые ляжки. ‹и т. д.›». Переполох в монастыре, усердное отмывание на следующий день монастырских стен от имажинистской нечисти и чуть ли не крестный ход. » (Старцев Иван. Мои встречи с Есениным. — Сб. «Сергей Александрович Есенин. Воспоминания». М.—Л., 1926, с. 64).
Источник
Страстной и Есенин
По старой московской легенде, которую рассказала мне бабушка, памятник Минину и Пожарскому перенесли на его современное место после того, как на нем появилась надпись:
Смотри-ка князь
Какая мразь
У стен кремлевских
Разлеглась
Действительно была такая надпись, или это просто элемент городского эпоса, история умалчивает. Зато мы знает точно, как Есенин расписал Страстной монастырь, который находился на месте современного кинотеатра «Россия». В 1919 году группа имажинистов во главе с Есениным, вдохновленная примером питерцев, изрядно потрудившихся над обликом «колыбели революции», как-то раз написала ночью на стене монастыря следующие стихи:
Вот они, толстые ляжки
Этой похабной стены.
Здесь по ночам монашки
Снимают с Христа штаны.
Иван Старцев вспоминал об одном из своих посещений Есенина в Богословском переулке: «Усадил меня обедать и начал рассказывать, как они ночью переименовывали в свои имена улицы и раскрасили ночью стены Страстного монастыря, на которых Есенин намалевал: «Вот они, толстые ляжки. ‹и т. д.›». Переполох в монастыре, усердное отмывание на следующий день монастырских стен от имажинистской нечисти и чуть ли не крестный ход. » (Старцев Иван. Мои встречи с Есениным. — Сб. «Сергей Александрович Есенин. Воспоминания». М.—Л., 1926, с. 64).
О происшествии у стен Страстного монастыря (ныне на его месте стоит кинотеатр «Россия») газета «Известия ВЦИК. » 31 мая 1919 года в заметке «Художники» писала:
«Модным лозунгом дня стало вынесение искусства на площадь и художественное преобразование жизни нашей улицы.
Весьма характерно поняли этот лозунг имажинисты. Они попросту проповедуют в искусстве то, что принято называть «уличным», «площадным» и т. п. (брань, цинизм, хулиганство, некультурность. ), и свое «искусство» в этой области выносят на заборы и стены домов Москвы.
28-го мая, утром, на стенах Страстного монастыря объявились глазам москвичей новые письмена «веселого» содержания: «Господи, отелись!», «Граждане, белье исподнее меняйте!» и т. п. — за подписью группы имажинистов.
В толпе собравшейся публики поднялось справедливое возмущение, принимавшее благоприятную форму для погромной агитации.
Действительно, подобной стенной поэзии допускать нельзя. Придется серьезными мерами охранять Москву от уличного озорства этого нового типа веселой молодежи».
В автобиографии «Сергей Есенин», помеченной «1922 г. 14 мая, Берлин» отмечалось: «В России, когда там не было бумаги, я печатал свои стихи вместе с Кусиковым и Мариенгофом на стенах Страстного монастыря или читал просто где-нибудь на бульваре».
В другой «Автобиографии» ‹1923› Есенин, говоря об имажинистах, замечал: «Мы переименовывали улицы в свои имена и раскрасили Страстной монастырь в слова своих стихов».
Источник
Вот они толстые ляжки этой похабной стены
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Страстной и Есенин
По старой московской легенде, которую рассказала мне бабушка, памятник Миниму и Пожарскому перенесли на его современное место после того, как на нем появилась надпись:
Смотри-ка князь
Какая мразь
У стен кремлевских
Разлеглась
Действительно была такая надпись, или это просто элемент городского эпоса, история умалчивает. Зато мы знает точно, как Есенин расписал Страстной монастырь, который находился на месте современного кинотеатра «Россия». В 1919 году группа имажинистов во главе с Есениным, вдохновленная примером питарцев, изрядно потрудившихся над обликом «колыбели революции», как-то раз написала ночью на стене монастыря следующие стихи:
Вот они, толстые ляжки
Этой похабной стены.
Здесь по ночам монашки
Снимают с Христа штаны.
Иван Старцев вспоминал об одном из своих посещений Есенина в Богословском переулке: «Усадил меня обедать и начал рассказывать, как они ночью переименовывали в свои имена улицы и раскрасили ночью стены Страстного монастыря, на которых Есенин намалевал: «Вот они, толстые ляжки. ‹и т. д.›». Переполох в монастыре, усердное отмывание на следующий день монастырских стен от имажинистской нечисти и чуть ли не крестный ход. » (Старцев Иван. Мои встречи с Есениным. — Сб. «Сергей Александрович Есенин. Воспоминания». М.—Л., 1926, с. 64).
О происшествии у стен Страстного монастыря (ныне на его месте стоит кинотеатр «Россия») газета «Известия ВЦИК. » 31 мая 1919 года в заметке «Художники» писала:
«Модным лозунгом дня стало вынесение искусства на площадь и художественное преобразование жизни нашей улицы.
Весьма характерно поняли этот лозунг имажинисты. Они попросту проповедуют в искусстве то, что принято называть «уличным», «площадным» и т. п. (брань, цинизм, хулиганство, некультурность. ), и свое «искусство» в этой области выносят на заборы и стены домов Москвы.
28-го мая, утром, на стенах Страстного монастыря объявились глазам москвичей новые письмена «веселого» содержания: «Господи, отелись!», «Граждане, белье исподнее меняйте!» и т. п. — за подписью группы имажинистов.
В толпе собравшейся публики поднялось справедливое возмущение, принимавшее благоприятную форму для погромной агитации.
Действительно, подобной стенной поэзии допускать нельзя. Придется серьезными мерами охранять Москву от уличного озорства этого нового типа веселой молодежи».
В автобиографии «Сергей Есенин», помеченной «1922 г. 14 мая, Берлин» отмечалось: «В России, когда там не было бумаги, я печатал свои стихи вместе с Кусиковым и Мариенгофом на стенах Страстного монастыря или читал просто где-нибудь на бульваре».
В другой «Автобиографии» ‹1923› Есенин, говоря об имажинистах, замечал: «Мы переименовывали улицы в свои имена и раскрасили Страстной монастырь в слова своих стихов».
По свидетельству М. Д. Ройзмана, на литературном вечере в Клубе поэтов (весна 1925 года) Есенина спросили:
— Вы же классик. Зачем же писали страшное четверостишие на стене монастыря?
Поэт с улыбкой ответил:
— Год-то какой был. Монастыри ударились в контрреволюцию. Конечно, я озорничал. Зато Страстной монастырь притих.
И. Г. Эренбург вспоминал об одной из встреч с Есениным. Поэт тогда говорил: «Искусство вдохновляет жизнь, оно не может раствориться в жизни. Конечно, он, Есенин, писал похабные стихи на стенах Страстного монастыря, но это — озорство, а не программа»
Источник
Вот они толстые ляжки этой похабной стены
Скажу как женщине, вам мягко,
Ирина, солнце прекрасное моё.
Ваш бог в душе,
Показать полностью.
И вас он любит.
Он дал вам жизнь, вдохнув своё тепло.
В церквях давно обман.
Там слёзы луж налиты.
Там энергетика плохая, много зла.
Там стены с куполами золотые,
Попы деьгами набивают свой карман.
Лицемерие там норма,
На лицах маски.
Просят дать на храм,
у бедных прихожан,
А сами ездят летом на Мальдивы,
А до работы-храма,
Ездят на Ниссан.
Идите лучше в детский дом,
Туда подайте деньги.
Там счастлив будет, сирота малыш.
Вы в памяти останетесь
и вас он не забудет,
Чем дать попу, на топливо в Ниссан.
(импровизация) это чтоб бабушка не скучала 
Диана Шведова
Послание «евангелисту» Демьяну[1]
» Тысячелетия прошли, должно быть зря!
Коль у поэта не нашлось достойней речи.
Показать полностью.
Чем та, что вырвалась из пасти дикаря:
Распни его! Распни в нем образ человечий» ! (последнее четверостишие Послание «евангелисту» Демьяну )
Авторство сегодня доказано! Так ответить в апреле-мае 1925 года, с четким ярким и горьким сарказмом мог только Есенин на «творение» Демьяна Бедного. И так смело высказаться мог только тоже он! У остальных оказалась «кишка тонка». П. Чагин отказался опубликовать в мае 1925 года в газете «Бакинский рабочий» данное стихотворение открыто. Интересное в том, что в 1926 году Есенина уже не было в живых, а это стихотворение переписывалось от руки тысячами людей, широко разошлось по всей России, хотя в то время за подобное хранение такой вот рукописи можно было смело «загреметь» за решетку на долгие годы!
Я часто думаю, за что Его казнили?
За что Он жертвовал Своею головой?
За то ль, что, враг суббот, Он против всякой гнили
Отважно поднял голос Свой?
За то ли, что в стране проконсула Пилата,
Где культом кесаря полны и свет и тень,
Он с кучкой рыбаков из бедных деревень
За кесарем признал лишь силу злата?
За то ли, что Себя на части раздробя,
Он к горю каждого был милосерд и чуток
И всех благословлял, мучительно любя,
И стариков, и жён, и крохотных малюток?
(И маленьких детей, и грязных проституток)
Демьян, в «Евангельи» твоём
Я не нашёл правдивого ответа.
В нём много бойких слов, ох как их много в нём,
Но слова нет достойного поэта.
Я не из тех, кто признаёт попов,
Кто безотчётно верит в Бога,
Кто лоб свой расшибить готов,
Молясь у каждого церковного порога.
Я не люблю религию раба,
Покорного от века и до века,
И вера у меня в чудесное слаба—
Я верю в знание и силу Человека.
Я знаю, что стремясь по нужному пути,
Здесь на земле, не расставаясь с телом,
Не мы, так кто-нибудь другой ведь должен же дойти
К воистину божественным пределам.
И всё-таки, когда я в «Правде» прочитал
Неправду о Христе блудливого Демьяна —
Мне стало стыдно, будто я попал
В блевотину, извергнутую спьяну.
Пусть Будда, Моисей, Конфуций и Христос
Далёкий миф — мы это понимаем, —
Но всё-таки нельзя ж, как годовалый пёс,
На всё и всех захлёбываться лаем.
Христос — Сын плотника — когда-то был казнён…
Пусть это миф, но всё ж, когда прохожий
Спросил Его: «Кто ты?» — ему ответил Он:
«Сын человеческий», но не сказал: «Сын Божий».
Пусть миф Христос, как мифом был Сократ,
И может быть из вымысла всё взято —
Так что ж теперь со злобою подряд
Плевать на всё, что в человеке свято?
Ты испытал, Демьян, всего один арест —
И то скулишь: «Ах, крест мне выпал лютый».
А что б когда тебе Голгофский выпал крест
Иль чаша с едкою и горькою цикутой?
Хватило б у тебя величья до конца
В последний час, по их примеру тоже,
Весь мир благословлять под тернием венца,
Бессмертию уча на смертном ложе?
Нет, ты, Демьян, Христа не оскорбил,
Своим пером ты не задел Его нимало —
Разбойник был, Иуда был —
Тебя лишь только не хватало!
Ты сгусток крови у креста
Копнул ноздрёй, как толстый боров,
Ты только хрюкнул на Христа,
Ефим Лакеевич Придворов![3]
Ты совершил двойной тяжёлый грех
Своим дешёвым балаганным вздором,
Ты оскорбил поэтов вольный цех
И свой талант покрыл большим позором.
Ведь там за рубежом, прочтя твои стихи,
Небось злорадствуют российские кликуши:
«Ещё тарелочку демьяновой ухи,
Соседушка, мой свет, откушай».
А русский мужичок, читая «Бедноту»,
Где «образцовый» труд печатался дуплетом,
Ещё сильней потянется к Христу,
Единственному истинному Свету!
А коммунизму мат пошлёт при этом[4].
Тысячелетия прошли. Должно быть зря!
Раз у поэта не нашлось достойней речи
Чем та, что вырвалась из пасти дикаря :
«Распни, распни в Нем образ Человечий» !
Источник