За стеной родился человек

О песне Цоя Хочу быть с Тобой!

«И когда я обернусь на пороге,
Я скажу одно лишь слово: «Верь!»
Как в иконе есть сдержанность в передаче формы и цвета и есть канон, от коего иконописец никогда не отходит, так и у Виктора Цоя есть канон в выборе средств выражения и в символическом строе слов. Удивительное немногословие при богатстве содержания.
Вот когда на Пасху молятся тысячи верующих, а небо затянуто тучами и идёт дождь, это как понять? А поставишь песни Виктора, да ещё и сам ему начнёшь подпевать — и солнце и тепло, дали распахиваются и тишина такая становится в пространстве и уют, что сердцем начинаешь молиться Богу, благодарить Его!
В песнях Виктора есть истинная молитва, и пускай меня тысячу раз обвинят в сектантстве, я не перестану это утверждать! Да, песни Виктора так ритмически и гармонически организуют пространство , что тучам и снегу в нём больше не остаётся места. Не только во внутреннем мире слушателей происходят изменения, но и во внешнем мире.
А когда молятся неискренне, по наезженной схеме, без какого-либо чувства и понимания, то от таких «молитв, похожих на визг тормозов» (В.Цой), только дождь и снег, какое уж там «благорастворение воздухов»!
Верую Богу, а верю ли ближним? Верую — принимаю ответственность пред Богом и действую по Его Воле? А не слишком ли мы много берём на себя, когда утверждаем подобное совершенство внутри себя?
Давайте лучше обратимся к Вере двадцатилетнего Виктора Цоя:

Хочу быть с Тобой

Мы не видели Солнца уже несколько дней,
Наши ноги утратили крепость на этом пути.
Мне хотелось войти в Дом, но здесь нет дверей.
Руки ищут опору и не могут найти.

ПРИПЕВ: Я хочу войти в Дом. Я хочу войти в Дом!

Я сточил не один медиатор о тёрку струны,
Видел много озёр, но я не видел морей.
Акробаты под куполом цирка не слышат прибой.
Ты за этой стеной, но я не вижу дверей.

ПРИПЕВ: Я хочу быть с Тобой! . Я хочу быть с Тобой!

Я родился на стыке созвездий, но жить не могу.
Ветер 20 метров в секунду и ночью и днём.
Раньше я читал книги, а теперь я их жгу.
Я хочу идти дальше, но я сбит с ног дождём.

ПРИПЕВ: Я хочу быть с Тобой! . Я хочу быть с Тобой!

В первых же двух строках этой молитвы Виктор говорит о невозможности жизненного пути без света Солнца — без идеалов, о том, что «ноги утрачивают крепость» на таком бессмысленном пути.
Когда так живёшь, не можешь найти «опоры» ни вне, ни внутри себя — «руки ищут опоры», но даже в любом конкретном деле без Бога её не найти.
В Доме Бога — Мироздании «нет дверей», а это значит, что только Судьба личная может указать направление жизни искреннему человеку; и там нет никакой опоры для рук — то есть никакими практическими делами, даже если они и праведны, пред Богом не оправдаешься, ибо Бог зрит в сердце человека.
О том же и в первых строках второго куплета. Не помогут увидеть Бога даже песни, хотя и «медиаторы в руках сточены о тёрку струны», и чистые тёплые отношения с ближними — лишь «озёра», которые не могут заменить Море Любви в отношениях с Создателем.
Жизнь социальная со всеми её прелестями представляется Виктору, как старания акробатов, забирающихся по социальной лестнице под купол иерархических привилегий в цирке, тщащемся собой подменить естественную жизнь.
Под куполом цирка «прибой» жизненных волн не слышен «акробатам», стремящимся перехитрить Самого Бога. Бог для них за «стеной» социума, и из этого цирка «дверей» к Нему нет и быть не может.
Чем выше забираешься по иерархической лестнице . тем дальше удаляешься от Бога и ближних. Звуки и волны жизни туда, в социум не доходят.
Виктор Цой родился на стыке созвездий «Близнецов» и «Рака», стало быть, не мог жить без воздуха и воды, то есть без твёрдых убеждений (Воздух) и искренних отношений (Воды).
«Ветер 20 метров в секунду ночью и днём» символизирует 20 столетие и 20 лет жизни Виктора Цоя.
Виктор верит Богу и считает, что читать книги, где нет Божия присутствия, делом для себя бесполезным, потому что Виктор Цой не был богоискателем, но верующим человеком, который «сбит с ног дождём» ледяных отношений окружающих его невеж и приспособленцев.
«Я хочу войти в Дом!», т. е. в Царствие Небесное, «Я хочу быть с Тобой!» — с Тем, Кто сотворил меня таким, каков я есть!

Источник

Владимир Высоцкий. Баллада о детстве

Любимые песни из прошлого.
И даже евреи были какие-то другие.
Не маланцы, а поэты!
Таких — люблю и уважаю!

Час зачатья я помню неточно —
Значит, память моя однобока.
Но зачат я был ночью порочно,
И явился на свет не до срока.

Я рождался не в муках, не в злобе;
Девять месяцев — это не лет.
Первый срок отбывал я в утробе,
Ничего там хорошего нет.

Спасибо вам святители, что плюнули да дунули;
Что вдруг мои родители зачать меня задумали —
В те времена укромные, теперь почти былинные,
Когда срока огромные брели в этапы длинные.
Их брали в ночь зачатия, а многих даже ранее,
А вот, живёт же братия — моя честна компания.

Ходу, думушки резвые, ходу,
Слово, строченьки, милые, слово!
В первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого.

Знать бы мне, кто так долго мурыжил —
Отыгрался бы на подлеце!
Но родился и жил я, и выжил —
Дом на Первой Мещанской в конце.

Там за стеной, за стеночкою, за перегородочкой
Соседушка с соседушкою баловались водочкой.
Все жили вровень, скромно так: система коридорная,
На тридцать восемь комнаток всего одна уборная.
Здесь зуб на зуб не попадал, не грела телогреечка.
Здесь я доподлинно узнал, почем она, копеечка.

Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу.
И плевал я, здоровый трехлетка,
На воздушную эту тревогу.

Да не все то, что сверху от Бога —
И народ зажигалки тушил.
И, как малая фронту подмога,
Мой песок и дырявый кувшин.

И било солнце в три ручья, сквозь дыры крыш просеяно
На Евдоким Кириллыча и Кисю Моисеевну.
Она ему: Как сыновья? — Да без вести пропавшие!
Эх, Киська, мы одна семья, вы тоже пострадавшие.
Вы тоже пострадавшие, а значит обрусевшие.-
Мои — без вести павшие, твои — безвинно севшие.

Я ушел от пеленок и сосок,
Поживал — не забыт, не заброшен.
И дразнили меня «недоносок»,
Хоть и был я нормально доношен.

Маскировку пытался срывать я,
— Пленных гонят,- чего ж мы дрожим?
Возвращались отцы наши, братья
По домам, по своим да чужим.

У тети Зины кофточка с драконами, да змеями —
То у Попова Вовчика отец пришел с трофеями.
Трофейная Япония, трофейная Германия:
Пришла страна Лимония — сплошная чемодания.
Взял у отца на станции погоны, словно цацки, я,
А из эвакуации толпой валили штатские.

Осмотрелись они, оклемались,
Похмелились, потом протрезвели.
И отплакали те, кто дождались,
Недождавшиеся отревели.

Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,
Мы спросили:- зачем? — Он в ответ,
Мол, коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводят на свет.

Пророчество папашино не слушал Витька с корешом:
Из коридора нашего в тюремный коридор ушел.
Да он всегда был спорщиком, припрешь к стене — откажется
Прошел он коридорчиком и кончил стенкой, кажется.
Но у отцов свои умы, а что до нас касательно,
На жизнь засматривались мы уже самостоятельно.

Все — от нас до почти годовалых
Толковищу вели до кровянки,
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки.

Не досталось им даже по пуле,
В ремеслухе живи да тужи.
Ни дерзнуть, ни рискнуть, но рискнули —
Из напильников делать ножи.

Они воткнутся в лёгкие от никотина чёрные,
По рукоятки лёгкие трёхцветные наборные.
Вели дела обменные сопливые острожники.
На стройке немцы пленные на хлеб меняли ножики.
Сперва играли в фантики в пристенок с крохоборами,
И вот ушли романтики из подворотен ворами.

Спекулянтка была номер перший —
Ни соседей, ни Бога не труся,
Жизнь закончила миллионершей —
Пересветова тётя Маруся.

У Маруси за стенкой говели, —
И она там втихую пила.
А упала она — возле двери, —
Некрасиво так, зло умерла.

Нажива — как наркотика, —
Не выдержала этого
Богатенькая тётенька
Маруся Пересветова.

Но было все обыденно:
Заглянет кто — расстроится.
Особенно обидело
Богатство — метростроевца.

Он дом сломал, а нам сказал:
«У вас носы не вытерты,
А я, за что я воевал?!» —
И разные эпитеты.

Было дело и были подвалы,
Было время и цены снижали.
И текли, куда надо, каналы
И в конце, куда надо, впадали.

Дети бывших старшин да майоров
До ледовых широт поднялись,
Потому, что из тех коридоров
им казалось — сподручнее вниз.

Источник

«мы ведем новобранцев прямо в ад»

«мы ведем новобранцев прямо в ад» запись закреплена

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤлишь объединившись, мы сможем обрести силу.

Показать полностью.
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤфандом: атака титанов.
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤальтернативное развитие событий.
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤдата открытия: 15.08.2021.
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤрейтинг: nc-21.
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤсистема игры: эпизодическая.
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤвремя действия: лето 850 года.

ㅤㅤлюди одержимы мыслью о том, что стены будут оберегать их вечно. они слепо верят в свою неприкосновенность. и пусть последнюю сотню лет стены оставались нетронутыми, нет никаких гарантий, что завтра они не падут. и в этот день… именно в этот день человечество вспомнит тот праведный ужас, который являла собой жизнь под гнетом титанов; жизнь загнанных зверей, заточенных в ими же возведенной клетке. в голове каждого тогда будет лишь один-единственный вопрос:

ㅤㅤㅤㅤㅤчем я готов пожертвовать ради спасения человечества?

• Записи сообщества
• Поиск

«мы ведем новобранцев прямо в ад» запись закреплена

ㅤㅤㅤㅤвопрос: технически как обустроен мир? какое там оружие, транспорт и медицина? насколько в целом люди образованы?

ㅤㅤㅤㅤответ: в целом, техническое развитие парадиза [не марлии] остановилось в середине 19-го века нашей реальной истории.
Показать полностью. да, у них нет электричества, а значит нет средств связи, радио и банальных лампочек в доме, но благодаря природному ископаемому, что добывается под землей на острове, элдийцы смогли выработать уникальный газ и изобрести упм, который для жителей острова является настоящим технологическим прорывом.

ㅤㅤㅤㅤмногие вещи в нашем, современном, мире зависят от электричества, стоит «выключить» его и вот она, техническая оснащенность парадиза. полное отсутствие автомобилей, основной транспорт – лошади и повозки, корабли, переправляющиеся по устьям рек на территории стен, ну и, конечно, устройство пространственного маневрирования. из оружия – винтовки у военной полиции [аналог – винтовка мосина и пр., можно ориентироваться на нее], ножи различных форм и размеров, мечи разведчиков, сделанные из специальной стали и др. медицина не особо развита, огромная доля лечения, как говорится, приходится на самого пациента; все снадобья и растворы на растительной основе, буквально то, что есть под рукой у врача. переломы бесследно не проходят, а до «ампутации» можно просто не дожить. отсутствует система психологов, психиатров и психотерапевтов, людям на острове, к сожалению, не до проблем с головой.

ㅤㅤㅤㅤдети учатся в школе, если не при кадетском корпусе, то в черте города. у них есть книги! только вот нигде в них не говорится о мире за островом, вся история кончается буквально сотню лет назад, дальше стен никто не видел и не знает, что там, помимо титанов и угрозы погибнуть. за рассказы о путешествиях за пределы стен можно попасть в тюрьму, как и за попытку это сделать, пропаганда подобного жестко карается военной полицией. люди в целом образованы достаточно, чтобы не быть глупыми: умеют читать, писать [у них есть чернила и пресс для книг], считать, есть инженеры гарнизона, что придумывают новые орудия, архитекторы, строители, их мир процветает, пусть и не так быстро, как того хотелось бы.

Источник

Стою один, исполненный страданий.

Стою один, исполненный страданий,
Передо мной стеклянная стена,
За нею жизнь таинственных созданий,
Как в телескоп настроенный, видна.

Те существа со мною схожи внешне,
Но не по сути – в том-то и беда.
Я среди них чужой, иной, нездешний,
Хоть стать своим пытаюсь иногда.

Я к ним стучусь – они не открывают,
Гляжу в их души – там кромешный мрак,
Хочу понять их – языка не знаю,
Хочу любить их – и не знаю, как.

Похоже, это не дано мне свыше.
Я в пустоте – глухой среди глухих.
Я говорю – они меня не слышат,
Я умолкаю – и не слышу их.

Так мы и ходим, словом не обмолвясь:
Они беззвучно разевают рты,
А у меня как будто слух и голос
В другом диапазоне частоты.

Как будто я тяжёлым чем огретый,
Как будто погружён в кошмарный сон,
Как будто прилетел с другой планеты,
Как будто я не ими был рождён.

Как будто бы один во всей Вселенной
Я за стеной родился роковой,
И эту заколдованную стену
Ни словом не пробить, ни головой.

Всё бесполезно: слёзы и стенанья,
Призывы, просьбы, крики, болтовня,
Попытки притвориться, заклинанья –
Тем, за стеною, не слыхать меня.

Как будто я в тюрьме – они снаружи.
(Хотя, быть может, и наоборот.)
Им не нужна любовь, и свет не нужен,
Не нужен одинокий рифмоплёт.

И ни одной его несчастной строчки,
Ни одного простейшего словца
Не внидет сквозь тугие оболочки
В надёжно защищённые сердца.

Контакта нет, язык не найден общий,
А жестами – попробуй объяснись.
С животными и то бывает проще:
У них порою прочитаешь мысль.

А у людей… У них такие мысли,
Что ничего вовеки не поймёшь:
Запутаны, темны… В каком-то смысле
И мысль неизречённая есть ложь.

Все эти мысли масками застыли:
Под маской маска, и ещё одна…
Слои тумана, грязи, льда и пыли…
Копай – не докопаешься до дна.

В подвалах душ – засовы и запоры,
Замки, решётки, двери, провода,
Проходы, лабиринты, коридоры,
Крутые спуски – в пропасть, в никуда.

Но это всё – бесплотные виденья,
И если говорить начистоту,
То эти жалкие сооруженья
Скрывают под собою пустоту.

Да, пустоту – без дна, конца и края,
Холодное и тёмное ничто,
Но люди с ним в душе, не умирая,
Живут порою даже лет по сто.

Живут? Иль только кажутся живыми?
Я к ним взываю, а они в ответ
Уставятся глазами восковыми,
В которых ни крупицы жизни нет.

И я для них, наверное, такой же,
И им меня почти что не видать.
Так разум свой мятежный успокой же
И научись за ними наблюдать.

Ну что же, наблюдать, конечно, можно:
Из полной тишины, из-за стекла.
Из тёплой безопасности несложно
Взирать на застекольные дела

Без сокрушений, без душевной боли,
Без грусти, без досады, без забот…
Но горечь, порождённая любовью,
Спокойным оставаться не даёт.

Я не могу глядеть высокомерно
На мне подобных телом – им пора
Кричать, кричать, что медленно, но верно
Их пожирает “чёрная дыра”.

Но это не конец всего на свете.
О, человек, пожалуйста, пойми:
Беда в другом – что люди на планете
Упорно не желают быть людьми.

Они любить друг друга не желают,
Любовь для них несносней всех обуз,
Они тела в одежды наряжают,
Снимая с душ ответственности груз.

Законами, запретами, моралью
Закутали себя со всех сторон,
Лишь сохранили ненависть шакалью,
А человечность выкинули вон.

Под масками прогресса и культуры
Запрятали животно-дикий нрав.
На вид – краса общественной структуры,
На деле – кто сильнее, тот и прав.

Один – хозяин, а другие – вещи,
Один почти что Бог, другие – тлен.
Вот так теряли люди человечность
И получали ненависть взамен.

И рабства отвратительного бремя
Взамен свободы общество несло,
Хотя когда-то всё же было время,
Рабы смести пытались это зло.

Но длилась за эпохою эпоха,
Не все имели силы для борьбы…
“А быть рабом совсем не так уж плохо,” –
Соображали многие рабы.

“Чем будем мы слабее и покорней,
Тем долее продлятся наши дни,
Тем будем жить сытнее и спокойней,” –
Вот до чего додумались они.

Отринув силу, волю и гордыню,
Украдкой возвели на пьедестал
Смирение – последнюю святыню,
Ничтожество – последний идеал.

Они толпой прошли огонь и воду,
Нагородили тысячи проблем,
Сражаясь за последнюю свободу,
За рабскую свободу быть никем.

И бедная планета стала полной
Кишащей человечьей мелюзги –
Самовлюблённой и самодовольной…
Дебильный век, дебильные мозги!

Свободных мыслей там уже немного:
Желанное прибежище найдя,
Рабы предпочитают верить в Бога
И слушаться хозяина-Вождя…

Нет, с этими чуднЫми существами
Мы никогда друг друга не поймём.
Их невозможно убедить словами –
Разумней оставаться за стеклом.

Подальше от лакеев и плебеев,
От прирождённых Божиих рабов,
От их вождей – лукавых фарисеев,
От этих размалёванных гробов.

Чтоб не давать тупому мракобесу
Бесцеремонно в душу залезать…
Вот, написал ещё одну груэсу,
А больше и не знаю, что сказать.

Источник